Дело принимает совершенно иной оборот! Жертвой должна была
стать ты, а не Джордж! А кажется, будто хотели убить Джорджа. Если бы
задуманное осуществилось, как бы расценили эту историю? Повторение
прошлогоднего банкета — и повторение… самоубийства! Очевидно, подумали бы все,
на эту семью обрушился поток самоубийств! В твоей сумке найден пакетик из-под
цианида. Ясное дело! Бедняжка очень тосковала после смерти сестры. Печально, но
эти состоятельные девушки такие взбалмошные!
Ирис перебила его. Она закричала:
— Но почему меня хотели убить? Почему? Почему?
— Ангел мой, а всеми нами любимые деньги? Деньги, деньги,
деньги. После смерти Розмари ее деньги переходили к тебе. Предположим теперь,
ты умираешь незамужняя. Что бы произошло с деньгами? Ответ единственный — они
бы достались твоей ближайшей родственнице тетушке Люцилле Дрейк. Но теперь,
взвесив все обстоятельства, я вряд ли назову Люциллу Дрейк убийцей номер один.
Кто-то еще намеревался извлечь из твоей смерти выгоду? Да, намеревался. Им был
не кто иной, как Виктор Дрейк. Если бы деньги получила Люцилла, это значило бы,
что их получил Виктор, — и он это понимал! Он всегда вил из своей матери
веревки. И нам будет нетрудно увидеть в нем убийцу номер один. Не случайно мы с
самого начала слышим бесконечные упоминания о Викторе. Эта мрачная фигура все
время маячит в туманной дали.
— Но ведь Виктор в Аргентине! Он весь год находился в Южной
Америке.
— Да? И тут же мы переходим, как говорится, к главному
сюжету всякого повествования: «Девушка встречает возлюбленного». Банальная
история начинается встречей Виктора с Руфью. Он приобретает над ней власть. Я
думаю, она потеряла из-за него голову. Эти спокойные, уравновешенные,
добропорядочные женщины часто теряют голову.
Задумайся на минуту, и ты поймешь, что вся наша уверенность
о пребывании Виктора в Южной Америке основывалась на словах Руфи Лессинг. Ее
утверждения не вызывали сомнений, и никто их не проверял! Руфь сказала, что она
видела, как Виктор отплыл на «Сан-Кристобале» в день смерти Розмари! И именно
Руфь предложила позвонить в Буэнос-Айрес в день смерти Джорджа, а потом уволила
телефонистку, которая могла проболтаться, что она этого не сделала.
Разумеется, сейчас это легко установить! Виктор Дрейк прибыл
в Рио на пароходе, покинувшем Англию на следующий день после смерти Розмари.
Огилви в Буэнос-Айресе в день смерти Джорджа не разговаривал по телефону с
Руфью насчет Виктора Дрейка. А сам Виктор Дрейк несколько недель тому назад
уехал из Буэнос-Айреса в Нью-Йорк. Для него не составляло большого труда
отправить в нужный момент от своего имени телеграмму — одну из тех всем
известных телеграмм, в которых он требовал денег, и это, казалось, полностью
подтверждало представление, что он находится где-то за тысячу земель. А между
тем…
— Да, Антони?
— А между тем, — по всему было видно, что Антони с огромным удовольствием
приближается к кульминационной точке своего повествования, — он сидел в
«Люксембурге» за соседним с нами столиком со смышленой блондиночкой.
— Мужчина с отталкивающей внешностью?
— Ничего нет легче, чем сделать желтое, испещренное крапинками
лицо, налитые кровью глаза, и человек становится совершенно другим. К тому же
из всей нашей компании никто, кроме меня (за исключением, конечно, Руфи
Лессинг), его никогда не видел — да и мне он был известен под другим именем! Во
всяком случае, я сидел к нему спиной. Когда мы зашли в коктейль-бар, мне
показалось, что я узнал человека, с которым знался в тюрьме и которого мы звали
Мартышка Колеман. Но поскольку я теперь сделался в высшей степени
респектабельным джентльменом, мне бы очень не хотелось, чтобы он меня узнал. К
тому же у меня не было ни малейших подозрений, что Мартышка Колеман имеет
какое-то отношение к этому преступлению, и меньше всего я предполагал, что он и
Виктор Дрейк — это одно и то же лицо.
— Но я не понимаю, как он это все сделал. Это полковник Рейс
вступил в разговор.
— Ничего нет легче. Во время кабаре он вышел позвонить и
прошел мимо нашего стола. Дрейк работал актером и, что еще более важно,
официантом. Наложить грим и сыграть роль Педро Моралеса для актера — детская
забава, но чтобы ловко, изящно, походкой официанта, обойти стол, наполняя
бокала шампанским, для этого нужны определенные знания и техника, которые могут
быть только у человека, на самом деле работавшего официантом. Одно неловкое
движение или шаг привлекли бы к нему наше внимание, но, приняв его за официанта,
никто из нас не стал его разглядывать. Мы смотрели кабаре и не уделили внимания
официанту, который был частью окружающей нас ресторанной обстановки.
— А Руфь? — после некоторого раздумья спросила Ирис.
Антони ответил:
— Без сомнения, не кто иной, как Руфь, положила пакет из-под
цианида в твою сумочку — возможно, в туалете, в начале вечера. Эту технику она
освоила еще в прошлом году, когда была убита Розмари.
— Мне всегда казалось странным, — сказала Ирис, — что Джордж
не рассказал Руфи об этих письмах. Ведь он с ней обо всем советовался.
— Разумеется, он ей сказал — это уж прежде всего. Она знала,
что он скажет. Потому и написала. План был тщательно разработан и сразу же
оказал свое действие. Как опытный постановщик Руфь исключительно умело подготовила
самоубийство номер два, и если бы Джорджу заблагорассудилось поверить, что ты
убила Розмари, а потом, терзаемая страхом или угрызениями совести, покончила с
собой, — но что ж, какое бы это имело для нее значение!
— И только подумать, я любила ее, очень любила! И на самом
деле хотела, чтобы она вышла за Джорджа.
— Возможно, она была бы ему очень хорошей женой, не попадись
на ее пути Виктор, — сказал Антони. — Мораль: милая девушка может обернуться
страшной убийцей.
Ирис вздрогнула.
— И все это ради денег!
— Ты наивна, деньги многих толкают на преступления. Виктор,
безусловно, действовал из-за денег. Руфь — отчасти из-за денег, отчасти ради
Виктора и отчасти, я думаю, потому что она ненавидела Розмари. Да, она
преодолела долгий путь к тому моменту, когда хладнокровно пыталась сбить тебя
машиной, и пошла еще дальше, когда оставила Люциллу в гостиной, хлопнула
входной дверью, а потом побежала к тебе в спальню. Как она выглядела?
Нервничала?
Ирис задумалась.
— По-моему, нет. Она осторожно постучала, вошла, сказала,
что обо всем договорилась, и спросила, как я себя чувствую. Я ответила
«хорошо». Я была немного уставшей. Потом она взяла мой большой обтянутый
резиной фонарь и сказала: «Какой славный фонарь», и после этого я ничего больше
не помню.
— Конечно, не помнишь, дорогая, — сказал Антони, — потому
что она слегка почесала тебе затылок твоим славным фонариком. Потом она с
комфортом положила тебя у газовой горелки, плотно закрыла окна, включила газ,
замкнула дверь, засунула под нее ключ, прикрыла половиком щель, чтобы не
просачивался воздух, и спокойно спустилась по лестнице. Мы с Кемпом едва успели
спрятаться в ванной комнате. Потом я побежал к тебе, а Кемп незаметно
последовал за Руфью, она направилась к машине — знаешь, я сразу почувствовал
подвох, когда она пыталась нам доказать, что приехала на автобусе и в метро.
