– Жаль, что Аркадий погиб, – произнес Влад. – Если бы он был жив, мы бы сразу собрали богдановистов.
– Да, – согласилась Урсула. – Он и Джон. И Фрэнк.
– Фрэнк, – презрительно бросила Марина. – Если бы он не убил Джона, ничего бы вообще не случилось.
Майя покачнулась и стиснула перила так, что костяшки пальцев побелели.
– Что? – не выдержав, крикнула она.
Старики вскинулись, посмотрев на нее. Она буквально оторвала себя от ограждения и бросилась к ним, дважды споткнувшись.
– Что ты имеешь в виду? – заорала Майя на Марину.
Слова помимо воли вырывались у нее из горла. Влад и Урсула встретили ее в нескольких шагах от скамеек. Марина сидела, выпрямившись как струна. Она смотрела куда-то в сторону. Влад раскинул руки, и Майя прорвалась прямо сквозь них к Марине.
– Ты что имеешь в виду, говоря такие мерзости? – закричала она с болью в голосе. – Почему? Арабы убили Джона, все знают это!
Марина поморщилась и тряхнула головой.
– Ну? – выпалила Майя.
– Она так сказала для красного словца, – произнес Влад. – Фрэнк много сделал, чтобы подорвать позиции Джона в те годы. Ты сама знаешь, что так и было. Некоторые говорят, он настроил мусульман против Джона.
– Как же! – рявкнула Майя. – Мы все ругались друг с другом, это ничего не значит!
Потом она заметила, что Сакс, наконец-то, смотрит прямо на нее. Теперь, когда она по-настоящему разъярилась, он застыл с очень странным выражением лица, холодным и не поддающимся расшифровке. Его взгляд был обвиняющим, мстительным… каким-то еще?..
Она кричала по-русски, ей отвечали, и она не думала, что Сакс понимает ее родной язык. Вероятно, ему просто стало любопытно, из-за чего они так схлестнулись между собой? Майя опять посмотрела на Сакса. В его пристальном взгляде сквозила явная неприязнь. Неужели он подтверждал слова Марины, вбивая их в Майю, как гвозди!
Майя развернулась и побежала прочь.
Обратная дорога вылетела у нее из головы, и она очнулась только перед дверью в свои апартаменты. Рванув створку на себя, она бросилась внутрь, будто в объятия матери. Оказавшись в просторной комнате с деревянным полом и стенами, она кинулась на кровать, но тотчас вскочила и огляделась по сторонам. Она была шокирована воспоминаниями о другой комнате, которую превратили из убежища в ловушку в иной момент страха и потрясения… Она не могла получить ответы на свои вопросы: у нее не было ни возможности забыть, ни возможности убежать…
Она содрогнулась, увидев свое отражение в зеркале над раковиной. На стене словно висел ее собственный портрет, заключенный в раму. Осунувшееся, древнее лицо, глаза с ярко-красными ободками вокруг радужки, как у ящерицы. Отвратительное зрелище.
Перед ее внутренним взором пронеслась картина из прошлого: момент, когда она поймала взгляд «зайца» на «Аресе»… Взгляд, увиденный сквозь банку с водорослями. Койот – шок, который оказался реальностью, а не галлюцинацией. Тем же самым могла быть и новость о Фрэнке и Джоне.
Она хотела вспомнить. Она отчаянно пыталась воскресить воспоминания о Фрэнке Чалмерсе. Она говорила с ним той ночью в Никосии, в ничем не примечательной стычке, неловкой и напряженной. Фрэнк, как всегда, вел себя, будто его обидели и отвергли. Они были вместе, когда Джона ударили, оттащили на ферму и бросили умирать. Фрэнк не мог…
Но, конечно, там были подставные лица. Всегда можно заплатить людям, чтобы они сделали хоть что-нибудь за тебя. Вряд ли арабы интересовались деньгами как таковыми. Но гордость, честь… оплата честью или некими политическими квипрокво – некий вид валюты, печатать которую Фрэнк умел мастерски.
Она очень плохо помнила эти годы, в ее голове не возникало никаких четких деталей. Когда она погружалась в прошлое и заставляла себя вспоминать, она терялась. Ее пугало, как мало она находила. Разрозненные фрагменты, осколки цивилизации…
Однажды она настолько разозлилась, что швырнула со стола чашку кофе. Отколотая ручка валялась на столе, как недоеденный круассан. Но где это произошло и с ней ли или с кем-то другим? Она не знала!
– А-а-а! – невольно выкрикнула она, и изможденное, допотопное лицо вдруг опротивело ей.
Жалкая рептилоидная боль! Какая мерзость!.. А раньше она была красавицей, она гордилась своей привлекательностью и использовала ее как скальпель. Теперь же… В последние годы ее белоснежные волосы стали уныло-серыми, изменившись после последней терапии. И еще они выпадали, подумать только, отдельными клоками. Отвратительно… А когда-то была красавицей, давным-давно. Она гордилась своим царственно-ястребиным лицом, а сейчас – будто баронесса Бликсен (тоже редкая красотка в юности) – рассыпалась в сифилитическую ведьму Исак Динесен. И она живет и живет, как вампир или зомби – опустошенная ящерица в стотридцатилетнем человеческом теле. С днем рождения тебя, с днем рождения тебя…
Она шагнула к раковине и дернула зеркало в сторону, открывая заполненный лекарствами шкафчик. Миниатюрные ножницы лежали на верхней полке. Забавно, но где-то на Марсе изготовляли маникюрные ножницы, без сомнения, из магния. Она взяла их и потянула клок волос с головы, пока не стало больно, а потом отрезала всю прядь. Она как будто снимала с себя скальп. Лезвия затупились, но если она тянула достаточно сильно, они работали. Она должна действовать осторожно, чтобы не порезаться, крохотные останки тщеславия не позволяли ей причинять себе чрезмерный вред.
В общем, это была долгая, нудная, кропотливая и тяжелая работа. Но она почему-то успокаивала, отвлекала – такая методичная и одновременно разрушительная. Первый срез получился достаточно неровным и требовал доработки, на что ушел почти целый час. Но этим дело не ограничилось: она никак не могла подравнять торчащие пряди и опять почувствовала раздражение.
В конце концов, она вооружилась бритвой и быстро расправилась с остатками волос, придавив туалетной бумагой обильно кровоточащие порезы. Она проигнорировала проявившиеся старые шрамы и старалась не обращать внимания на ужасные бугорки и впадины на голом черепе. Впрочем, это оказалось не трудно – ведь теперь в зеркале отражался настоящий монстр.
И она безжалостно уставилась на странного урода – андрогинного, увядшего, безумного. Орел превратился в грифа. Лысого, со сморщенной шеей, глазами-бусинами, носом крючком и безгубым ртом, загнутым вниз полумесяцем. Глядя на свое безобразное лицо, она долго не могла найти ни одной черты Майи Тойтовны.
Она стояла, заледенев в настоящем. Чужая для этого мира. И для всех.
Стук в дверь заставил ее подпрыгнуть и вернул к реальности. Она помедлила, вдруг устыдившись и даже испугавшись. Другая ее часть прохрипела:
– Входите…
Дверь открылась. Мишель увидел ее и застыл на пороге.
– Ну? – выдавила она, чувствуя себя голой.
Он сглотнул, кивнул.
– Красива, как всегда, – сказал он и криво ухмыльнулся.
