Но разум продолжал играть с ней в странные игры. Время от времени ощущение дежавю возвращалось навязчиво, как ночной кошмар, и казалось, будто каждое отдельное событие дня уже случалось раньше. Это было очень неприятно. Майя боялась, что настанет день, когда весь мир превратится в тюремную камеру, а она станет ее узником. Даже здесь она порой чувствовала себя заводным механизмом, который не способен делать что-то самостоятельно и автоматически повторяет запрограммированные операции. Однажды, когда это ее состояние длилось уже больше недели, она была выбита из колеи. Она словно оцепенела. Никогда смысл ее жизни не подвергался таким жестоким нападкам. Мишель был озабочен происходящим и заверял ее, что это, вероятно, ментальные проявления физических проблем. Майя отчасти ему верила, но, поскольку лекарства почти не помогали, проку от объяснений Мишеля было мало. Она могла лишь терпеть, держаться и надеяться, что все пройдет само собой.
И жуткое состояние действительно ослабело, а потом и улетучилось. В свою очередь, Майя решила выкинуть недавний кошмар из головы и поскорее о нем забыть. А когда приступ вернулся, она сказала Мишелю:
– Господи, похоже, меня опять накрыло!
А он ответил:
– Разве ты мне это уже сегодня не говорила?
И они оба смеялись, а она отчаянно пыталась справиться. Она погружалась в каждодневную рутину и составляла планы для поисковых команд. Она давала им назначения, которые были основаны на отчетах ареографов, полученных с обода, а также на результатах других поисковых команд, уже вернувшихся в город. То была интересная, вдохновляющая работа, своего рода гигантская охота за сокровищами. И она требовала постоянного совершенствования в ареографии и в секретных привычках воды, спрятанной в глубинах Марса.
Это увлечение помогло ей немного справиться с дежавю, и через некоторое время оно стало просто навязчивым ощущением, от которого страдал ее разум, – худшим, чем возбуждение, но лучшим, чем подавленность. Правда, затем ее разум делал новый вираж, и тогда Майе казалось, что ничего подобного с ней раньше не происходило, пусть даже она при этом всходила на подножку трамвая. «Жамевю» – назвал ее состояние Мишель и озабоченно покачал головой. Он считал, что «жамевю» – весьма опасная штука. Но тут ничего нельзя было поделать. Иногда было невыносимо жить с кем-то, кто настолько хорошо разбирался в психологических проблемах. Можно превратиться в объект для изучения. Им понадобится несколько псевдонимов, чтобы описать ее случай.
Так или иначе, но бывали дни, когда ей везло и она чувствовала себя действительно прекрасно. Она работала, как трудоголик, заканчивала где-то между четырьмя и семью часами, усталая и довольная. Шла домой в характерном свете вечереющей Одессы – город лежал в тени Геллеспонта, но небо оставалось изумительно ярким. Облака ослепительно сверкали, проплывая над ледником, и все пылало отраженным светом, который переливался бесконечно разнообразной чередой оттенков красного и синего. И так было каждый день…
Майя лениво шагала под раскидистыми деревьями, проходила в ворота здания «Праксиса» и смотрела на окна своей квартиры. Мишель уже был дома, и они вместе ужинали, а он рассказывал ей о специфике своих терапевтических сессий. Его клиентами становились тоскующие по Земле эмигранты или долгожители с самыми разными жалобами, вроде дежавю Майи или нарушений Спенсера. Среди них встречались и люди с потерей памяти, аномией, фантомными запахами и другими проблемами. В общем, Мишель перечислял ей характерные геронтологические недуги, которые редко проявлялись у молодых. Майя расценивала это, как зловещее предупреждение, что антивозрастная терапия, вероятно, не предоставляла мозгу того восстановления, в котором он нуждался. К Мишелю почти не приходили нисеи, сансеи или йонсеи, что удивляло его.
– Хороший признак с точки зрения дальнейшей жизни на Марсе! – сказал он однажды вечером, когда вернулся после спокойного дня в своем офисе на первом этаже.
Майя пожала плечами.
– Они могут быть безумны, но не догадываются о своем состоянии. Мне кажется вполне вероятным такой расклад, особенно после того, как я проехалась вокруг бассейна.
Мишель посмотрел на нее в упор.
– Безумны? А может, они просто другие?
– Не знаю. По-моему, они не понимают, что делают.
– У каждого поколения есть свои секретные общества. Их можно назвать ареопагами. В их природе преобразовывать планету. Ты должна со мной согласиться.
Когда Майя возвращалась домой, квартира благоухала провансальской стряпней Мишеля, а на столе стояла початая бутылка красного вина. Они частенько ужинали на балконе, и когда Спенсер бывал в городе, он навещал их, как и другие гости. За едой они обсуждали свою работу, говорили о событиях на Марсе и на Земле.
Так и проходила ее жизнь, в типичной la vie quotidienne,
[34] и Мишель делил с ней кров. Мишель со своей лукавой улыбкой, лысый мужчина, элегантный француз, ироничный, с чувством юмора, всегда такой логичный и объективный…
В сумерках над темными, ощетинившимися пиками Геллеспонта сиял розово-серебристый цвет, который сменялся фиолетовым и сгущался до лилового и угольно-черного. В такое время их голоса невольно смягчались. Мишель называл этот период «часом между собакой и волком». Они убирали посуду со стола и возвращались в комнату, мыли тарелки и стаканы – все привычно, знакомо. Мир тогда целиком пребывал в своем дежавю, и Майя чувствовала себя счастливой.
Обычно Спенсер приходил, чтобы звать ее на собрания, которые устраивало одно из сообществ верхнего города. Они были связаны с первопоселенцами Марса, но участники мероприятий не походили на радикалов, которых возглавлял Касэй на конгрессе в Дорсе Бревиа. Скорее, они смахивали на друзей Ниргала из Дао. Более юные, не слишком догматичные, самодостаточные и уверенные в себе. Майю беспокоили подобные встречи, даже несмотря на то, что она хотела их посетить.
Накануне очередного собрания она была раздражительной и тревожной. Но делать было нечего, после обеда в небольшой компании друзей Спенсера они отправились на собрание. Сперва они ехали в трамвае, а затем шли пешком и, наконец, добрались до самой верхней оконечности Одессы, где располагались дешевые комнаты.
Здесь целые здания становились своеобразными крепостями. Местные жители платили ренту и работали в нижнем городе, стараясь отмежеваться от официальной экономики. Они устраивали мини-фермы в парниках, на террасах и на крышах, придумывали свои проекты, строили, производили сельскохозяйственные орудия для продажи и обмена друг с другом. Их собрания проходили в общих залах или в маленьких парках, скверах и садах. Иногда к ним присоединялись группы Красных, приезжавших откуда-то издалека.
Майя начала с того, что попросила всех представиться поименно. Выяснилось, что большинству из них исполнилось двадцать, тридцать или сорок, что они родились в Берроузе, Элизии, Фарсиде, в лагерях Ацидалийской равнины или на Большом Уступе. Здесь также присутствовал некоторый процент ветеранов Марса и эмигранты, часто из России, что Майе было приятно. Они работали агрономами, инженерами-экологами, рабочими-конструкторами, техниками, городскими управляющими или обслуживающим персоналом. И каждого безумно интересовала альтернативная экономика.
