Они направили видеокамеры марсохода вверх и с любопытством смотрели на монитор. Но на фоне звезд детали черного цилиндра слились в единое целое. Можно было только гадать, что произошло здесь на самом деле.
– Красиво, – заметил Койот, когда они проехали плавный изгиб эоловых отложений
[28] над второй пробоиной в ободе кратера. – Будем надеяться, что у нас не будет проблем.
От южного края кратера Николсона они могли просматривать пространство на многие километры вперед, а на полпути к горизонту черная линия обозначала второе падение троса. Разрушения впечатляли: два вала выбросов шли параллельно друг другу, как своеобразная изгородь. В траншее, образовавшейся при ударе о равнину, самого троса почти не было видно.
Когда они подъехали ближе, виляя между громадными валунами (те были выброшены наружу), то увидели, что от самого троса осталась лишь разбитая груда черного щебня. Эта насыпь углерода достигала трех, а иногда и пяти метров в высоту. Ее края оказались очень круты, и взобраться по ним на марсоходе не представлялось возможным.
Но дальше на востоке в насыпи из обломков виднелась впадина, где они и обнаружили следы метеорита. Он разбил весь кабель и столь яростно разбросал обломки, что образовался новый низкий кратер. То был неупорядоченный хаос, теперь ни одного более-менее серьезного булыжника не стояло у них на пути, и все приободрились.
– Невероятно! – хохотнул Койот.
Сакс покачал головой.
– Деи… Деи…
– Фобос, – сказал Ниргал, и Сакс кивнул.
– Ты думаешь? – воскликнул Спенсер.
Сакс пожал плечами, но Спенсер и Койот с энтузиазмом принялись обсуждать такую возможность. Кратер имел овальную форму, что подтверждало гипотезу о низком угле падения. Сама идея о случайном метеоре, попавшем в кабель за сорок лет после крушения лифта, была маловероятной, за исключением одного «но». Если все осколки Фобоса обрушились в экваториальной зоне, то один из них мог запросто ударить в трос. Здесь не было ничего удивительного.
– Это весьма кстати, – промурлыкал Койот, когда они обсудили свой маршрут через кратер и переправили марсоход на южную сторону.
Они припарковались у громадного скального обломка, надели скафандры и пошли на разведку.
Повсюду валялись куски брекчиевых пород. Ниргал принялся озираться по сторонам. Он уже не понимал, где разрушения, сделанные метеором, а где камни, которые выбросил трос. Но Спенсер неплохо разбирался в этой области и взял несколько образцов. Они, по его словам, были экзотическим углистым хондритом, вероятно, пресловутыми осколками Фобоса.
Для полной уверенности, конечно, требовался химический анализ. Когда они вернулись обратно в марсоход, Спенсер занялся образцами. Он осмотрел свои находки под стократным увеличением и с уверенностью заявил, что это настоящие осколки Фобоса.
– Аркадий показывал мне фрагмент Фобоса. Он точно такой же!
Они передавали друг другу тяжелый, обугленный, черный кусок метеорита и качали головами.
– Брекчирование при падении изменило его, – произнес Спенсер и взвесил образец на ладони. – Думаю, его нужно назвать фобосит.
– Не самый редкий камешек на Марсе, – подытожил Койот.
К юго-востоку от кратера Николсона, протянувшись в сердце взгорья более чем на триста километров, раскинулись два параллельных каньона борозды Медузы. Койот решил придерживаться восточной Медузы – самого крупного из двух образований.
– Когда есть возможность, я предпочитаю двигаться по каньонам и приглядывать для себя пещеры или козырьки. Так я нахожу потайные убежища.
– А если ты наткнешься на поперечный уступ, который пересекает каньон? – поинтересовался Ниргал.
– Тогда я еду обратно. Можешь не сомневаться, я возвращался назад бессчетное количество раз.
И марсоход пополз по каньону, дно которого было преимущественно плоским.
На следующую ночь они опять двигались на юг. Внезапно дно каньона начало бугриться гигантскими ступенями, с которыми марсоход плохо справлялся. Спустя полчала они достигли еще более высокого уровня каньона. Сидевший за рулем Ниргал, нажал на тормоз.
– Я вижу дома!
Они столпились вокруг Ниргала, чтобы посмотреть через ветровое стекло. На горизонте, под восточной стеной каньона, притулилась группка белокаменных домиков. Купол над поселением отсутствовал. После внимательного изучения снимков, сделанных под разными углами и при разных фильтрах, Койот пожал плечами.
– Нет следов электричества или тепла. Похоже, никого и впрямь нет дома. Ха! Давайте-ка прогуляемся и посмотрим.
Марсоход приблизился к массивному сколу отвесной стены каньона и опять затормозил. С этого расстояния было прекрасно видно, что здания находятся на некотором расстоянии друг от друга. Они казались монолитными каменными блоками, словно при их строительстве использовалась селитра из пустошей к северу от горы Олимп. Светлые фигурки неподвижно застыли между зданиями, круглая площадь была окружена белыми деревьями.
Ниргал ошеломленно заморгал.
– Статуи, – изрек Спенсер. – Каменный город!
– Ме! – рявкнул Сакс и сердито застучал по приборной панели, поразив своих друзей четырьмя резкими хлопками. – Ме! Ду! Са!
Спенсер, Арт и Койот расхохотались. Они хлопали Сакса по плечам, будто хотели повалить его на пол. А когда все угомонились, то облачились в скафандры, выбрались из марсохода и направились к каменному поселению.
Твердые стены, словно сделанные из цельного куска мыла, устрашающе сверкали в свете звезд. Здесь было около двадцати зданий, множество деревьев и пара сотен человек, а также десятки львов, свободно расположившихся между людьми. И статуи, и дома были вырезаны из камня, который Спенсер определил как алебастр.
Центральная площадь казалась заледеневший, будто вся жизнь тут неожиданно оборвалась вместе с течением времени. Ниргал подошел поближе. На площади имелся и переполненный фермерский рынок с торговцами, и толпа зевак, которые собралась вокруг мужчин, играющих в шахматы. Фигуры на доске были высотой по грудь. Черные фигуры и темные квадраты резко контрастировали с окружением – оникс в алебастровом мире.
Другая группа каменных людей наблюдала за жонглером, а тот следил взглядом за невидимыми шарами. Три льва внимательно смотрели на представление, приоткрыв пасти. Ниргал подумал, что еще секунда, и они оживут. У какого-нибудь льва встанет дыбом шерсть на загривке, и он выхватит шар у жонглера, а люди начнут смеяться… Человеческие лица и морды хищников были почти лишены черт, но каждая из них каким-то образом выражала определенную эмоцию.
