– Посмотрите на круговую расстановку зданий, – заметил Спенсер по внутренней связи. – Это архитектура богдановистов или нечто очень похожее.
– Богдановисты никогда не рассказывали мне ни о чем подобном, – возразил Койот. – Вряд ли они сюда добрались. Я не знаю никого, кто бывал в этих местах. Мы находимся далеко от цивилизации. – Он ухмыльнулся. – Кто-то изрядно потрудился!
– Люди порой делают странные вещи, – ответил Спенсер.
Ниргал бродил вокруг, не обращая внимания на реплики, звучащие в интеркоме. Всматривался в полустертые лица, взволнованно заглядывал в двери и окна белокаменных домиков. У него было такое чувство, что скульптор создал свое произведение для того, чтобы поговорить с ним, поделиться своим авторским видением.
Белый мир его детства пробивался наружу прямо сквозь зеленый цвет. Или сквозь красный – в данном конкретном случае… И было в этом нечто загадочное. Не просто неподвижность, но умиротворенность и гармония всех фигур, плавное спокойствие поз. Марс мог быть таким. Без необходимости прятаться, без распрей: дети бегают по рынку, львы ластятся к ним, как домашние кошки…
После затянувшейся прогулки по алебастровому городу они вернулись в марсоход и продолжили путешествие. Через пятнадцать минут Ниргал заметил очередное творение – белый барельеф лица, выступающий из скалы напротив города.
– А вот и Медуза, – заявил Спенсер, отставив кружку с напитком.
Василисковый взгляд горгоны смотрел назад, на город, тогда как змеи ее волос уползали в обрыв скалы, словно камень ухватил Медузу за серпантиновый хвост и удерживал от появления на Марсе.
– Красиво, – признал Койот. – Кстати, если это не автопортрет скульптора, тогда я сильно ошибаюсь.
Марсоход поехал дальше, не затормозив, а Ниргал с любопытством уставился на исполинское изображение. В нем сквозили азиатские черты, но такое впечатление могли придать забранные назад волосы-змеи. Ниргал постарался запомнить барельеф, чувствуя, что из камня вырезан некто, смутно ему знакомый…
Они выбрались из каньона Медузы до рассвета и остановились, чтобы переждать день и спланировать следующий шаг. За кратером Бартона, который раскинулся перед ними, начиналась борозда Мемнония. Она рассекала землю на сотни километров, блокируя проход на юг. Им нужно было направиться на запад, к кратерам Уильямс и Эйриксон, затем – снова на юг, к кратеру Колумбия, а после проскользнуть через проход в борозде Сирен и опять двинуться на юг.
Они бесконечно лавировали среди кратеров, расселин, уступов и провалов. По сравнению с равнинами севера, южное нагорье было крайне сложным для навигации. Арт посетовал на это, и Койот раздраженно оборвал его нытье.
– Мы на Марсе, а не в открытом космосе, приятель. На планете должен быть ландшафт.
Каждый день они вставали по звонку будильника ровно за час до заката. Они провожали последние солнечные лучи, поедая завтрак и наблюдая за резкими цветными тенями, которые были разбросаны по неровному марсианскому рельефу. И каждую ночь они вели марсоход, не имея возможности поставить его на автопилот, пробираясь сквозь разбитую местность километр за километром.
Ниргал и Арт часто дежурили вместе и продолжали вести долгие полуночные беседы. А когда звезды тускнели и рассвет окрашивал небо на востоке в ярко-фиолетовый цвет, они искали участок, где их «булыжник» был бы совсем незаметен (минутная задачка на этой долготе, практически вопрос остановки, как однажды выразился Арт).
Они поглощали наспех приготовленный ужин и через два часа любовались взрывным восходом солнца, во время которого пейзаж превращался в гигантское затененное поле. Потом шло совещание и редкие прогулки наружу, после чего лобовое стекло затемнялось, и они спали весь день.
В конце очередного ночного разговора, когда они вспоминали детство, Ниргал сказал:
– Похоже, до Сабиси я не понимал, что такое Зигота…
– Она необычная? – спросил Койот со спального мата позади. – Уникальная? Чудная? Хирокообразная?
Ниргал не удивился тому, что Койот подал голос. Старик часто ворочался и порой в полусне отпускал комментарии по поводу историй Ниргала и Арта. Они, впрочем, игнорировали его, и он тут же засыпал. Но на сей раз Ниргал ответил.
– Полагаю, что Зигота отражает Хироко. Она очень замкнута.
– Ха! – выдохнул Койот. – Прежде она была иной.
– Когда? – встрепенулся Арт, поворачиваясь в кресле и приглашая Койота к диалогу.
– Давным-давно, – ответил Койот. – В доисторические времена на Земле.
– Вы познакомились на Земле?
Койот утвердительно кивнул. Он никогда не откровенничал с Ниргалом насчет Хироко. Но теперь, в присутствии Арта – когда в целом мире не спали лишь они трое, – Койота потянуло исповедоваться. В свете инфракрасной камеры его тонкое изломанное лицо приобрело другое выражение, отличное от его «дневного» – упрямого и немного угрюмого.
Арт склонился над ним и жестко спросил:
– А как вы попали на Марс?
– Боже мой, – произнес Койот и перевернулся на бок, подперев голову левой рукой. – Как трудно вспоминать прошлое! Это словно эпическая поэма, которую я выучил сто лет назад, но теперь едва ли смогу процитировать.
Он взглянул на них и прикрыл глаза, как будто вспоминая первые строки той эпической поэмы. Двое младших смотрели на старшего в ожидании.
– Конечно, инициатором стала Хироко. Мы быстро подружились. Познакомились в юности, когда учились в Кембридже. Нам обоим было холодно в Англии, и мы согревали друг друга. Это случилось до того, как она встретила Ивао, и задолго до того, как превратилась в мать-богиню. А в Англии у нас было много общего. В Кембридже мы оказались чужаками и отлично поладили. Между прочим, мы жили вместе пару лет. Очень похоже на то, что Ниргал рассказывал о Сабиси. Даже на то, что он говорил о Джеки. Хотя Хироко…
Койот зажмурился: наверное, он пытался сосредоточиться.
– Вы остались вместе? – спросил Арт.
– Нет. Она вернулась в Японию, и я последовал за ней, но мне пришлось уехать в Тобаго, когда мой отец умер. И ситуация усложнилась донельзя. Но мы были на связи, встречались на научных конференциях – и тогда либо ругались, либо клялись друг другу в вечной любви. Или то и другое одновременно. Мы и сами не знали, чего хотели. Нам чего-то явно не хватало, и мы искали ответ на какой-то невысказанный вопрос. Впрочем, не знаю… А вскоре начался отбор в первую сотню. Но я угодил в тюрьму в Тринидаде из-за протестов против законов «удобного флага». Хотя если бы я был на свободе, я бы не имел ни единого шанса. Я и не думал, что полечу на Марс. Но Хироко помнила наши клятвы, а может, считала, что я ей пригожусь. До сих пор не могу понять, что из двух. В общем, она связалась со мной и заявила, что вызволит меня из тюрьмы. Если я соглашусь присоединиться к ней, она спрячет меня на ферме «Ареса», а потом меня транспортируют в марсианскую колонию. Надо признать, она всегда мыслила дерзко.
