– То, что мы сейчас увидим, может оказаться не очень приятным, – сказала я женщине. – Нам необходимо обнаружить скрытые прежде моменты, поэтому по привычке вы можете снова накричать на своего мужа.
Женщина повернулась к мужу и сказала:
– Она права. На самом деле я ненавижу злиться!
По интонации ее голоса он понял, что это действительно так. Она жалобно спросила меня о том, как ей избавиться от мстительного существа, поселившегося в ней.
Как эксперт по порождениям Мести, я уверенно заявила этой женщине, что ей не удастся легко распрощаться с существом, живущим в ней. Но фактически, поскольку Оно распознано, я могла предвидеть его поведение. Я знала, что, если женщина будет сопротивляться этому существу, ее Месть только увеличится, но если она вынесет ее на солнечный свет, Месть утратит свою силу.
– Просто называйте это существо по имени, – сказала я женщине. – Представьте, что оно прячется где-то в вас. Спросите себя: «А чем сейчас занимается моя Месть?»
И произошло чудо. Это было отчасти изобретением и отчасти открытием, но оно устранило барьеры между нами и уступило дорогу потоку сочувствия и участия, не зависящего от нашего поведения. Это еще раз подтверждало, что искренность между людьми всегда возможна. Я знала, что если мы усматриваем в мести, жадности, гордыне и страхе главных отрицательных героев пьесы, а к самим людям относимся с надеждой, то нам удается сконцентрировать наши общие усилия на создании возможности. Благодаря изобретательной силе нашего разума мы можем относиться друг к другу и ко всему живому в мире искренне и с душой. Нам никогда не стоит смотреть на людей как на врагов.
В нашем мире терроризм стал одним из крайних проявлений мести, сотрясающих общество и подрывающих доверие между людьми. Как нам рассказывать историю о НАС вопреки этому процессу, который кажется таким неотвратимым? Как продолжить «МЫ-подход» в обществе, пострадавшем от террористических актов?
Сторонник «МЫ-подхода» начинает с того, что генерирует в своем сознании историю о НАС: о том, что люди тождественны своим центральным Я, что общество всегда стремится к интеграции и что вовсе не с людьми нужно бороться, как с врагами. Он приветствует каждую идею, в которой, по его мнению, нуждается та или иная группа людей, и формулирует ее не как проблему, которую необходимо решить, а как утверждение, которому найдется место среди остальных. Он бережет созданную им структуру возможности и постоянно держит в голове вопрос: «Что будет самым лучшим для НАС?»
В ответ он слышит много различных голосов:
– Террорист, бросивший бомбу, должен умереть за совершенное им злодеяние.
– Это даже больше чем преступление.
– Его и подобных ему людей надо отлучить от общества.
– Как нам прийти в себя после этих событий?
– Как нам положить конец подобным атакам?
– Как помочь семьям пострадавших и возместить их потери?
– Возмущение местных жителей достигло предела.
– Страх завладел нашим обществом.
– Что будет с нашими детьми?
– Как такое могло произойти?
– Какое развитие событий будет желательным для нас?
И начинает звучать история о НАС, рассказанная одним человеком или многими людьми. Голос МЫ говорит следующее: «Если мы хотим, чтобы наше общество справилось с антигуманными силами, давайте подключим террориста к нашему обсуждению, наряду с семьями пострадавших, жителями города, органами безопасности и правительством. Давайте послушаем его мнение о том, почему все это произошло и как с ним следует поступить в интересах общества. Все-таки он остается одним из НАС».
Сим-фон-и-я
Роз и Бен. По любезному приглашению нашего друга, с которым мы познакомились на Всемирном экономическом форуме в швейцарском городе Давосе, мы, Роз и Бен, а также Александра, дочь Роз, посетили Южную Африку летом 1999 г. Наряду с потрясающей красотой местного ландшафта и богатым разнообразием жизни нас удивил один примечательный момент: все наши разговоры повсюду сводились к обсуждению проблем Южной Африки. Все чрезвычайно оживленные беседы, которые у нас были с министрами в Кейптауне или художниками в Йоханнесбурге, с бизнесменами в Претории или музыкальными педагогами в Соуэто, были посвящены исключительно Южной Африке. С кем бы мы ни говорили – с водителем, с руководством кейптаунского симфонического оркестра, с поваром или с прачкой, – так или иначе речь шла обязательно о Южной Африке. Южная Африка выступала олицетворением симфонии, совместного звучания самых разных голосов, живой, дышащей сущностью.
После посещения медицинской клиники в одном небольшом местечке, созвучном ее имени, Александра сказала:
– Удивительно, что никто здесь ничего не скрывает. Все проблемы общества лежат на поверхности и бросаются в глаза – например, ужасные условия обитания в палаточных лагерях переселенцев и шикарная жизнь зажиточных людей. Все открыто взору. И все приемлемо, поскольку чувствуется, что это вовсе не то, к чему стремятся эти люди. Все выглядит так, словно каждый из них знает, что они хотят изменить свою жизнь. Переломанная кость остается бедой ее хозяина, и по аналогии с этим они рассматривают проблему той или иной группы людей как проблему общества в целом. Видимо, все это в немалой степени связано с той работой, которую проделала Комиссия правды и примирения.
Правда и примирение
Правительство Нельсона Манделы, возглавлявшее вполне представительную постапартеидовскую Южную Африку, столкнулось лицом к лицу с той дилеммой, которая всегда возникает перед нацией, выходящей из длительного периода безграничной жестокости. Какой подход вы применили бы к правонарушителям – людям, само существование которых лишь усиливает горечь и ненависть в стране, и без того страдающей от ран? К какой политике вы прибегли бы для того, чтобы привести в чувства нацию?
Для решения этого вопроса южноафриканское правительство учредило структуру возможности, приспособленную для интеграции всех аспектов общества, и назначило ее главой Архиепископа Десмонда Туту. Комиссия правды и примирения (Truth and Reconciliation Commission – TRC) предложила амнистировать тех людей, которые согласятся публично рассказать всю правду и доказать, что в основе их противозаконных действий лежали политические мотивы. Если человек решал не являться на заседание комиссии, тем самым он или она давали свое согласие на то, чтобы их деятельность рассматривалась на общепринятой юридической основе. В конституции Южно-Африканской Республики записано, что создание TRC связано с «потребностью в понимании, а не в мести, с потребностью в компенсации, а не в возмездии, с потребностью в убунту (братстве), а не в преследовании»
[13].
Может показаться, что учреждение Комиссии правды и примирения было довольно рискованным замыслом со стороны правительства Манделы. После всей той жестокости, которая была в стране, не лучше ли просто воззвать к справедливости? Нельзя ли использовать закон каким-то другим образом? Но комиссию задумали для того, чтобы рассказать совсем другую историю, историю о том, что мы тождественны нашим центральным Я, стремящимся к связи с другими людьми и находящимся в поиске структуры, помогающей избавляться от барьеров, которые препятствуют этой связи. Складывается впечатление, что TRC базировалась на такой идее: когда все-все мы достаточно откровенны друг с другом и наша способность ладить с реальностью как реальностью увеличивается, социумы начинают естественным образом двигаться к интеграции. Комиссия правды и примирения послужила примером структуры возможности, развитие которой, как это всегда происходит в подобных случаях, не поддавалось прогнозированию.
