– Она и правда кажется теплой, – пробормотал он.
– Груць, он закутанный весь, под шарфом-то тепло тела дольше сохраняется, а у тебя руки на морозе замерзли, – тихо произнес Рылец.
– Вот правильно ты говоришь – на морозе. Именно на морозе уже задубел бы. Он же не три минуты назад свалился, правильно? Кучер тоже замотанный весь, а теплый он? Теплый? – Груць повернулся к обыскивавшему кучера Году. Тот отступил, качая кистями рук и тряся головой:
– Ей-ей, нет! Холоднее снега! – Тут Год покосился на Шируда и не преминул добавить: – И мертвее мертвого – точно.
Груць наклонился, рассматривая рану Патлатого:
– Крови мало…
– Так клинок рану запечатал, – рассуждал Рылец. – Если б выдернули его, было бы много.
– Вот… Слышу! – вскрикнул Груць.
– Тебе кажется, – покачал головой Рылец.
– Да слышу, говорю тебе! Вот! – Он схватил руку Рыльца и прижал ее к шее Патлатого.
Рылец прислушался.
– Я ничего не чувствую, Груць, право…
– Заткнись и подожди, – с нажимом произнес главарь. – А вы не мельтешите здесь. Пойдите карету переверните, что ли… Могилу выкопайте.
– На кой нам карета? – искренне удивился Рижеч.
– Папаше Крайту ее откатим, он нас за нее месяц задарма кормить будет. На кой вам могилка, тоже разъяснить?
– Да ты что, Груць! – Год снова принялся махать руками и трясти головой.
– Нет-нет, нам ничего разъяснять не надо, – вторил ему Хпак.
– Пошли мы, короче, – развернулся в сторону лежащей на боку кареты Кривда.
– Нам-то уж могилка точно без надобности, – бормотал Год. – Это ж надо так завернуть: «на кой вам могилка»…
– Иди подмогни им там чем-нибудь, – бросил Груць через плечо Шируду.
– А вот не надо нам этого, – отрезал Хпак. И презрительно добавил: – Будет еще эта мелочь под ногами путаться! Как-нибудь без него управимся. А то еще зашибем ненароком, а ты нас потом попреками сожрешь.
– Это кто тут мелочь? – фыркнул Шируд и стал похож на своего кота, когда тот бывал не в настроении.
– Ты – мелочь, – спокойно ответил за Хпака Груць. – И правда, малой, скачи обратно на постоялый двор, возьми у Крайта упряжь, чтоб в карету лошадок впрячь.
– Стучит! – вдруг сказал Рылец. Глаза его стали такими же круглыми, как у Шируда. Он посмотрел на Груця: – Не понимаю как…
Пришла очередь Хата недоверчиво склониться над Патлатым. Он рассматривал лежащего перед ним человека. Соломенного цвета волосы, выгоревшие под летним солнцем, теперь смешались со снегом. Кожа невероятно белая и посиневшая полоска губ.
– А ты говорил, он невезучий. – Хат бросил на главаря многозначительный взгляд.
– Слушайте, даже несмотря на то, что он сейчас дышит, – Рылец снова покачал головой, – я сомневаюсь очень, что мы его перевезти сможем.
В чем именно он сомневается, парень договаривать не стал, и так все было понятно.
– Э-эх! – донеслось с той стороны, где лежал экипаж. Карета начала подниматься, и тут же послышался многоголосый комментарий: – Давай, дружно! Год, навались как все, что ты как на балу! Еще раз дернешь – и оторвешь колесо, ты что, не видишь, куда ты ее крутишь? Да налево нужно, на-ле-во! А я куда? А ты – туда! Там что – лево, по-твоему? А где лево?! Там! Там? Там лева никакого отродясь не было!
– И как нас всех еще не перестреляли, удивляюсь, – пробормотал Хат.
– Я тоже, – вздохнул Рылец. В его голосе прозвучали непривычные для него грустные нотки. – Только не в связи с этими обалдуями.
Груць внимательно посмотрел сначала в глаза Хату, потом Рыльцу:
– Ума не приложу, что с ним делать.
– А ты не мудри, – ответил Рылец. – Пока живой – спасаем, а как умрет – закопаем.
Хат поежился от колючей суровости нехитрой правды. Он согласно закивал:
– Так, конечно, лучше всего.
С шутками и прибаутками потловчане рыли на обочине дороги могилу, разбивая непромерзшую еще землю клинками длинных ножей.
– Вот уж не думал, что буду, как крестьянин какой-то, руками могилку справлять, да еще для кого? Для незнакомого рыманца! – Хпак рыхлил землю, выгребая ее из образующейся ямки.
– Как крестьянин, – скривился Год. – У крестьянина небось хоть лопата есть…
– И не говори… – Кривда отер пот со лба тыльной стороной ладони. – Если б мне кто сказал, что я сегодня утром о лопате мечтать буду – в глаза бы плюнул!
Рижеч поудобней перехватил в руке рукоятку ножа и мрачно констатировал:
– Точно, вот ведь попали – страшнее и быть не может!
Глава 8
Дочка, моя деточка,
Будто мы в разлуке.
Я зову – не слышишь,
Я ломаю руки.
Надругались демоны,
Чистоту поруша,
Тело исковеркали
И украли душу.
В грязи – в боли озере
Утопили девочку,
Растерзали бедную,
Ноябрьское солнце уже который день ползало по небу, упорно не желая давать тепло.
Оно то выныривало из облаков, то погружалось в них вновь, словно забыв о собственном предназначении. Из-за этого поляну, где прятался дом Оденсе, почти каждый день накрывал лесной туман.
На рассвете удивленные лучи обнаруживали пелену, в которую было погружено все вокруг. В течение всего дня они пытались развеять ее, но в результате получалось только осадить туман, сгустив в путающиеся под ногами клочья. А из тех за ночь вырастала новая пелена.
Когда через оконце в комнату проникли любопытные солнечные зайчики, Годэлиск отложил бумагу и перо и встал из-за стола.
Не так давно берегиня разрешила ему уже не только по комнате прохаживаться, но и выходить за пределы дома. Она сразу же уточнила, что «только в солнечную погоду, простуда вам совершенно ни к чему», и взяла с Годэ обещание по этому вопросу слушаться ее неукоснительно.
Годэлиск осознал свою ошибку очень скоро. Эльф быстро выздоравливал, и вынужденное затворничество все больше душило его. Поэтому свое обещание он старался обойти при каждом удобном случае.
Россыпь солнечных зайчиков вполне попадала, по его мнению, под понятие солнечной погоды.
Он накинул на плечи сюртук, не утруждая себя просунуть руки в рукава.
– Гулять собрался? – спросила девочка. Она забралась на стол и чертила пальчиком по только что написанным им буквам.
– Ага. – Эльф внимательно посмотрел на нее.
– Мама будет ругать. – Девочка не отрывала взгляд от эльфийской вязи на бумаге.
