Был июнь – начало каникул. Тим тарзанил на большой берёзе, а Женька только что закончила пропалывать цветочную клумбу.
Её опять потянуло в дальний, нижний конец сада, в его самую дикую и заброшенную часть. Там она уже пару раз натыкалась на какие-то таинственные черепки и проржавевшие, полу-рассыпавшиеся куски металла.
«Культурный слой есть почти везде», – вспомнила она слова Верика.
Решено! Она начинает свои раскопки! Никому пока не скажет, даже Тиму.
Пусть себе сидит на своей берёзе.
Женька быстро сбегала в сарай, взяла там лопату полегче и, не откладывая, принялась за дело. Место определила сразу – недалеко от ямы с водой. Земля здесь немного приподнялась, будто вспухла, и что-то подсказывало Женьке, что лучше места для раскопок не найти.
Копать она умела хорошо – Верина школа. Сердце забилось в каком-то сладком предвкушении. Даже если ничего не найдёт… сейчас она точно поняла, что станет археологом!
Так, это что? Тьфу, ботинок… Ну, значит, до культурного слоя ещё пахать и пахать. Верик рассказывала, что раскопочная яма может быть и три метра в глубину. Она воткнула лопату в землю и отдышалась.
Тим перестал раскачиваться на ветке и подозрительно посматривал в её сторону. Она повернулась к нему спиной и продолжила копать.
Верик позвала обедать. В первый раз Женька почти не заметила вкуса еды и не обратила внимания на Пичкина, который принимал свои птичьи ванны в клетке у них над головой. Быстро помыла посуду (это было её обязанностью) и помчалась обратно на СВОЙ(!) раскоп.
Подошёл Тим:
– Клад ищешь?
– Ничего не ищу. Так, «разведка» называется. И вообще, отстань!
После ужина она всё-таки не выдержала и спросила у Верика:
– Верик, а как ты думаешь, у нас здесь можно что-нибудь откопать?
– Маловероятно, – небрежно ответила та.
И вот на второй день – пошло! Начали попадаться находки – глиняные черепки, полуистлевшая кожа… Женька принесла новую малярную кисть, обметала их и складывала в сторонке. Вдруг вспомнила слышанное от Веры экспедиционное словечко «камералка» и представила себе её удивлённое лицо.
Потом нашёлся кусочек расписного фарфора, очень красивый. «Странно!» – мелькнуло у неё в голове. Нет, без Верика тут не обойтись. Она аккуратно сложила все найденные черепки в коробку из-под рассады и медленно, чтоб не растрясти, понесла домой.
Верик вышла ей навстречу с молотком. Она собиралась чинить забор: опять собаки бродячие разобрали.
– Верик, подожди, – сказала Женька (терпеть она уже не могла). – Мне нужно тебе кое-что показать. Пойдём на веранду.
С бьющимся сердцем она поставила коробку на стол.
– Вот, раскопала!
И стала осторожно выкладывать черепок за черепком на расстеленную на столе старую газету.
– А вот этот, смотри, красивый какой, прям как будто из Китая!
Верик хранила серьёзное молчание.
– Где копала? – спросила она.
– Внизу, около ямы, – выдохнула Женька.
Верик посмотрела на неё своими честными, навыкате, голубыми глазами и сказала:
– Там у бабы Нади помойка была. Этот осколок – от её фарфорового сервиза.
Женька почувствовала, как будто что-то обвалилось у неё в груди.
– Ты точно знаешь? – упавшим голосом спросила она.
– Точно, – не моргнув, ответила Верик.
Но Женька не могла в это поверить. Ведь те-то, керамические, такие древние на вид!
Улучив момент, когда никто не видел, она стала с остервенением копать дальше. И тут – о ужас! – из земли выскочила чья-то огромная зубная щётка, погнутая алюминиевая ложка и ржавый бидон!
Глотая слёзы, она стала быстро закапывать обратно помойку бабушки Нади.
Как будто кто-то решил специально поиздеваться над ней! Хорошо ещё, что Тим не видел этого позора.
А Верик? Что Верик? Она как будто вообще ничего не заметила.
Чинила себе забор, вытаскивала клещей из кошек и клеила хорезмские черепки в своей волшебной комнате за печкой.
Зато на следующее лето… взяла Женьку в самую первую в её жизни археологическую экспедицию! Не в Хорезм, конечно. На Волгу – бронзовый век копать!
Тётя Лиля
…
Солнце по-совиному читается «осень».
Говорила я себе: в путь собирайся.
Стулья на веранде меняются местами.
Потом застынут, как в сказке на полслове…
Новость! В Резиденции до конца лета будет жить тётя Лиля.
Резиденция – маленький зелёный домик, типа сарая. А тётя Лиля (они с Вериком в экспедиции познакомились) – писательница, про Хорезм пишет. Ура!
– Тише, сейчас она спит, – говорит Верик (хотя время уже после обеда). – Лиля – сова. Днём спит, ночью пишет и гуляет по саду.
Я сразу представила, как кто-то бродит, как привидение, ночью у нас в саду. Вот это жизнь – настоящая!
Звонит телефон. Подхожу. «Нет, это не милиция никакая!» – бухаю трубку.
– При чём тут милиция? – Из кухни появляется Верик. – Это Лилю. Она Милица по паспорту.
А сама Верик зовёт её почему-то Лили.
Дневное совиное время тянется очень долго.
Ну наконец-то – выходит! Смотрим во все глаза. Небольшого роста, очень худая, короткостриженая, в длинной, до земли, цыганской юбке, разноцветной, с не поймёшь каким рисунком.
Мы с Тимом стоим напротив Резиденции и тупо на неё смотрим.
А она смотрит куда-то немного поверх нас, хлопает белёсыми ресницами, щурится как спросонок. Мы подходим и говорим: «Здрасьте!» Она: «М-да?»
– Вы – тётя Лиля?
– Вы полагаете?
– А мы – Женя и Тим. Вы у нас жить будете?
– Да я вроде как уже живу…
Голос у неё глухой, какой-то бесцветный, слова цедит сквозь зубы, а глаза хитрые, как у девчонки, как будто вот-вот расхохочется.
Тим тут же залезает на рябину и начинает раскачиваться на руках, демонстрируя перехваты. А тётя Лиля идёт на веранду пить кофе.
Через пару минут мы тоже оказываемся на веранде. Но Верик стреляет в нас глазами, чтобы мы оставили тётю Лилю в покое и шли гулять.
Мы выходим за калитку:
– Странная такая… – говорит Тим.
– Все писатели странные.
– Но эта уж совсем.
– Блокадница… Интересно.
– А чего интересно-то? – говорит Тим. – У неё своя жизнь, а у нас своя. Мы для неё вообще никто – помеха только.
