Платон был практически мастером на все руки. Это можно было бы сказать и об Алексее, но зачастую его мастерство опиралось лишь на желание попробовать сделать незнакомую работу, победить. И в условиях большой занятости самого молодого сотрудника, основная тяжесть дел всегда ложилась на плечи Платона.
Вот и в этот раз Надежда Сергеевна попросила его опять, как и четыре года назад, сделать косметический ремонт в цехе, дабы комиссия Санэпидемнадзора, при продлении разрешения на фасовку биодобавок, не смогла бы к чему-нибудь придраться.
Платону очень не хотелось делать пустую работу, так как пронизавший стены старинного здания грибок обычным путём вытравить было уже невозможно.
Но ничего не поделаешь, начальство приказало!
Надежде Сергеевне выгодно было использовать умение и безотказность Платона – не надо было тратиться на дорогих рабочих.
И при этом она ещё и не платила ему самому за эту работу, выполняемую им в рабочее время.
Надежда дала Платону деньги на покупку необходимых для ремонта расходных материалов и инструмента, а также выделила в помощь Гудина.
Как тому было не лень ехать с Платоном в магазин стройматериалов, но всё-таки пришлось. Иван Гаврилович прекрасно понимал, что Платон со своими больными руками всё это просто не смог бы довезти до офиса. По пути, как обычно, два пожилых насмешника принялись злословить по поводу увиденного. И тон этому, по обыкновению, задавал всегда желчный Гудин.
– «Смотри, какие девки стали толстожопые! На таких и не встанет!» – как обычно завистливо подивился молодости Иван Гаврилович.
– «А у нас всё через жопу! Даже лишний вес!» – съехидничал Платон.
Тут же, развеселившийся таким ответом Иван, настроившись на лирический лад, решил попробовать себя и в поэзии:
– «Что-то стали пятки зябнуть!» – видимо вспомнил он давно забытое.
– «Не пора ли нам дерябнуть?» – ловко подхватил Платон.
– «Или лучше взять перчатки…» – продолжил задумчиво Гудин.
– «Натянуть себе на пятки!» – скорее перебил его Платон, ставя победную точку в, пока не загубленном коллегой, четверостишье.
Записывая, он услышал встревоженный вопрос Ивана Гавриловича:
– «А что ты всё время записываешь?».
– «А я всегда записываю всё смешное, глупое и некультурное! Потому, что это просто невозможно придумать! Мой мозг и воображение даже не в состоянии до этого опуститься! Ты для меня в этом отношении такой драгоценный, просто бездонный кладезь!».
По насупившемуся лицу коллеги, Платон понял, что обидел внезапно замолчавшего старца. Ну и хорошо! Ему давно надоели Гудинские умничанья и юмор ниже пояса.
Вскоре прибыли на место, и Платон один сразу принялся за работу.
Бедолаге пришлось опять скоблить, сдирать, шкурить, шпатлевать и красить окна их полуподвального помещения, придавая им товарный вид.
А в то же самое время Иван Гаврилович Гудин ходил поблизости, руки в боки, и с умным видом начальника-знатока давал «ценные» указания и советы, иногда открыто, в глаза, посмеиваясь над добрым дурачком, не смогшим отказать начальствующей даме.
Гудин и раньше всё время поучал Платона не высовываться с работой и не показывать всем свою работоспособность и способности.
– «Я тебя всё учу, учу!» – не унимался тогда Иван Гаврилович, сам себя поднимая в своём одном глазе.
– «Мучитель ты мой!» – хохмил в ответ Платон, лишая того гордости.
Гудин, конечно, боялся, что по Платону будут и его, несчастного, ровнять и также загружать работой. Особенно он боялся, не дай бог, сделать что-нибудь больше Платона.
Но опасения профессионального лодыря были напрасны. Он никак не мог даже сколь-нибудь приблизиться к Платону по разнообразным умениям, мастерству, трудолюбию и совестливости.
А на его предложение отказаться от этой работы Платон гордо и даже высокопарно возразил:
– «Великие люди, сделав шаг вперёд, не возвращаются назад!».
Тут же в разговор, защищая Платона, вмешалась, разозлившаяся на бездельника-пустобрёха, Марфа Ивановна:
– «А под лежачий камень… хер не засунешь!».
А на возмущение Гудина таким словам уборщицы, та вообще отмочила:
– «Да пошёл ты… на хрен… с бантиком!».
– «Марфа! А ты вообще сиди в своей норке и не высовывайся!» – в отместку, тонко обидел Мышкину Гудин.
Но, всё-таки боясь показаться ненужным, Иван Гаврилович суетился вокруг красившего окно Платона, пустыми советами и комментариями имитируя своё активное участие в процессе, подсказывая коллеге, как, по его мнению, лучше сделать:
– «Да! Здесь нормально! Да! Вот так! Молодец!».
– «Вань! Ну, ты прям, как комар-пискун! Пищишь, и пищишь!» – отбивался от его постоянных комариных наскоков Платон.
– «Да не пищит он, а гудит! Недаром Гудин!» – опять вмешалась недовольная Марфа.
И тут же Платон добавил мешавшемуся под ногами Ивану Гавриловичу:
– «Ваньк! Ну что ты всё мотаешься, как… в проруби! Найди себе дело по душе!».
– «Если она у тебя есть!» – съязвила догадливая Марфа Ивановна.
Через день Платон закончил ремонт, оставшись довольным его качеством.
Для принятия работы собрался консилиум почти из всех его коллег. Отсутствовал лишь отвозивший товар Алексей.
Больше всего восхищалась заказчица Надежда.
На завистливое брюзжание Гудина, подобострастно и заискивающе указывавшего начальнице на огрехи удачливого соперника, та, защищая работу Платона, неожиданно загадочно улыбнувшись, ответила подхалиму:
– «Так он, как всегда, хотел, как лучше…, но получилось, …как никогда!».
Помня, что Платон часто объяснял ей иносказательный смысл многих слов и выражений в зависимости от контекста, Марфа Ивановна радостно согласилась с начальницей о, как всегда, качественной работе Платона:
– «А у него всегда всё в образцовом… – но, подумав, что это уж слишком, уточнила, под всеобщий лёгкий хохоток, скорректировав свои слова – …в иносказательном порядке!».
После того, как все разошлись, Платон поделился с Марфой о Гудине:
– «Он всё воображает из себя супермена, а сам… хиляк форте!».
– «А что это такое?!».
– «Это значит, что у него хилые силы! А если серьёзно, то это я так назвал лекарство «Хилак форте» от дисбактериоза!».
– «А оно от чего?» – попыталась всё-таки уточнить любознательная Марфа Ивановна.
– «Наверно, от вздутия живота!» – снова пошутил Платон.
