Гудин, считавший себя важной персоной, от незнания внутри автомобильного этикета всегда садился на переднее сидение к водителю, по праву, как считал Платон, занимая место ЧМО.
Ну, а Платону, по необразованности Ивана Гавриловича, а теперь ещё и Надежды Сергеевны, доставалось место главной персоны – правое на заднем сидении, которое он всегда занимал с удовольствием, про себя смеясь над неотёсанными своим самомнением коллегами.
Остановились около рынка и Алексей с Надеждой пошли покупать цветы. Чтобы остальным не было скучно, Алексей включил для них, как ему показалось, подобающую музыку.
Это были около уголовные песни Л.Круга. Пауза затягивалась.
Сидевшим на заднем сидении местным интеллигентам Платону, Ноне и Гаврилычу это порядком поднадоело, и Гудин, с одобрения коллег, начал вслух хаять исполнителя и его песни.
Вскоре руководящая и развозящая парочка вернулась, и Надежда объявила, что её сыну Алексею очень нравится этот исполнитель. Тут же Гудин сменил слова личной песни, перевернув свою позицию сразу на 180 градусов.
– «А ты оказывается – флюгер!?» – сделала оскорбительный вывод Нона, подталкивая Ивана своими мощными бёдрами.
– «Осторожно! Ты меня вытолкнешь из машины! Ты, вообще, села мне на бедро!» – схватился тот за спасительную соломинку, уводя разговор в сторону.
– «Смотри! Мошонку ему раздавишь!» – не дал Платон совсем уж обелиться Гудину, вызывая дикий хохот Ноны и нудное нытьё старца:
– «Платон! Ну, ты, как всегда со своими плоскими шуточками!».
– «Ну, что ты всё время скулишь, как… шильник Табаки!?» – совсем уж огорошил его Платон.
Громкий вопль Ноны и лёгкий смешок Алексея, при непонятливом молчании Надежды и Ивана, сразу показали автору, «Who is who» хотя бы в знаниях популярной детской литературы.
– «Мужичок – дурачок!» – почти шёпотом добавил Платон, наклоняясь к, всё ещё заходящейся в смехе, Ноне.
Но такое Иван простить уж никак не мог.
На следующий день злыдень Гудин, увидев на столе коробку Платона, якобы мешавшую ему, резко, со зла, чуть ли не бросил её на пол. Мол, вот теперь своими больными кистями, подними-ка её лишний раз с пола!
Вскоре подошла очередь Платона обследоваться в 1-ой городской клинической больнице имени Н.И. Пирогова на предмет уточнения перечня лекарств и схемы их применения. Казалось, что почти на две недели он покинул семью и свой коллектив. Но не тут-то было. Через несколько дней он вдруг потребовался для наклеивания этикеток на банки срочного заказа.
В течение двух выходных подряд «больному», несмотря на запрет, после обеда приходилось выходить, якобы, на длительные прогулки и ездить на работу клеить этикетки, благо было близко. Зато в следующие выходные ему также удалось съездить домой, расслабиться.
Платон, как человек дисциплинированный, чётко выполнял все указания врачей, невольно общался с интересными соседями по палате, которых было всего трое, а также смотрел палатный телевизор. Творить что-то не получалось. Лишь к концу срока ему удалось дописать несколько стихотворений. С женой и детьми он общался по телефону, но Ксения всё же навестила его пару раз.
Обследование одновременно явилось и лечением.
К концу года оздоровившийся Платон с удовольствием прибыл домой и вышел на работу.
Под Новый, 2007-ой год, коллектив ООО «Де-ка» в расширенном составе отправился праздновать успешное окончание прошедшего трудового года в периодически ими посещаемый ресторан «Ёлки-палки» у метро «Третьяковская».
Недавно вышедшему из больницы Платону было особенно приятно это мероприятие.
Однако оно несколько омрачалось задиристым поведением Ивана Гавриловича, пытавшегося хоть в конце года обойти Платона в придуманной старцем гонке тщеславий. Поэтому Платону пришлось невольно отбиваться.
Как известно, в центре культуры Человечества всегда были отношения между мужчинами и женщинами. Поэтому во время культурного отдыха коллег в ресторане эти отношения, как всегда, стали основной темой беседы. После выпитого и съеденного Гаврилыча понесло. Сначала он снова попытался показать себя большим знатоком женщин. Окинув уже помутневшим взором на непослушной шее тускло освещённый зал, в коем большинство составляли именно предметы его вожделений, он повёл разговор о сексе.
– «Более сексуальны коротконогие женщины!» – начал он.
– «С низкой посадкой!» – уточнил инженер-механик Платон.
– «Да!» – коротко и сухо согласился Гудин, не желая втягивать Платона в своё соло.
– «А знаешь, почему?» – попытался наладить диалог Платон.
– «Ну!?» – немного раздражённо, как от назойливой мухи, попытался отбиться от него Гудин.
– «А у них это место дальше от мозгов, чем у длинноногих!» – под удивлённые смешки женщин, завершил свою шутку Платон.
– «Да, Платон! Давно мы твоих шуточек не слышали!» – первой опомнилась Надежда.
– «Конечно… с мозгами лучше…!» – не чётко выразила свою мысль, как заветную мечту, длинноногая Нона.
И тут, показывая на Гудина, вмешался Платон:
– «Смотри! У него даже намудничек под брюками оттопырился!».
– «Это от раздвоения личности!» – решила Нона, спасая брюки Гудина, который затем снова узурпировал право слова.
Иван Гаврилович гордо вещал, что сейчас его благосостояние наконец-то позволяет ему считать себя принадлежащим к среднему классу.
– «Если ты и относишься к среднему классу, то находишься на самом его дне, в отстойнике!» – опустил его на ёлкин-палкин стул Платон.
Но Гудин не унимался, чуть ли не устроив себе бенефис.
Продолжая кем-то невольно затронутую тему сытости, он вдруг вспомнил:
– «Да! Я на днях проснулся среди ночи от чувства голода, встал и своего червячка… замочил!».
– «Стало быть, ты ей засадил? Своего червячка-то!» – съёрничал Платон, подразумевая его Галю.
Гудин бурно возмутился, обвиняя Платона в пошлых шутках, при этом чуть ли не крича:
– «Сколько раз тебе говорить? Эта тема не дискутабельна!».
– «Ну, что ты всё время петушишься? Петушок, ты наш!» – задиристо ответил Платон Ивану.
А после его возмущения уточнил:
– «Хорошо! Не нравится быть петушком, будешь цыплёнком табака!».
Коллеги снова засмеялись, ставя старшего в неудобное положение.
От смущения Иван Гаврилович даже почесал свои редкие, как всегда, коротко стриженые волосёнки.
– «Ну, что, дедка! Почесал свою репку?!» – не отступал Платон.
– «Платон! По тебе сразу видно, что ты, в отличие от меня, не вращался в культурной среде!» – сел на своего любимого конька Гудин.
