Рассказывая о какой-то своей древней знакомой, Ксения заключила:
– «Она в итоге и умерла, ни то от инфаркта, ни то от инсульта…».
– «Или от недержания мочи!» – добавил Платон перца в затянувшийся рассказ жены.
Вскоре отмочила и Марина, под всеобщий смех, комментируя песни известного испанца:
– «У этого Иглесиаса… Хулио какие песни и голос!».
Дошла очередь и до Платона, быстро и к месту перефразировавшего известную поговорку:
– «Дорого яичко… Христа!».
А на, разразившееся со стороны боявшихся бога женщин, обвинение в богохульстве, он обратился за поддержкой к промолчавшему Юрию:
– «Видать, им свыше… не дано?!».
Постепенно коллектив разбился на пары не только по половым признакам, но и по интересам.
Женщины говорили о женском, а мужчины – о разном. Но накал их диалогов вскоре приостановила Ксения, молча убравшая со стола тяжёло-бесцеремонную ладонь мужа.
У Платона с некоторых пор неожиданно выработалась новая, но дурацкая, привычка во время рассказа о чём либо, бить своими крючковатыми и жёсткими пальцами по столу. И когда оратор слишком увлекался, удары его кисти становились чаще и сильней. От очередного такого сильного удара заскорузлой пятернёй по столу даже подпрыгнула посуда у дальнего его края. Поэтому жене Платона пора было и вмешаться.
По окончании приёма, в последнее время, часто недоговаривавшая последних слов предложений, Ксения застопорилась на фразе:
– «Мы Вас тоже приглашаем…».
Платон тут же нашёлся, шуткой отбивая предложение жены:
– «… но не пригласим!».
На удивлёно-обиженный смешок хозяев, мудрая Ксения тут же оправдалась за слова мужа, в которых была доля правды:
– «А у нас с ним всегда всё поперёк, или сикось-накось!».
– «Конечно! Ведь недаром женщина была сделана из ребра Адама!» – тут же внёс, оправдывающую мужчин ясность, Платон и, не дожидаясь ненужных уточнений, убийственно добавил:
– «Ведь рёбра Адама расположены поперёк!».
Но прилично захмелевшая Ксения, со смехом традиционно назидательно покачивая своим весьма сексуальным указательным пальчиком перед лицом мужа, сразу прокомментировала его излишне саркастические высказывания:
– «Много текста!».
На том и расстались.
Старый, как и Новый год, Платон и Ксения встретили дома, но без загулявшего сына. Тут же, опять-таки, подоспел и день рождения Платона.
Но на этот раз Иннокентий был уже со своей Кирюшкой. Заезжали и Даниил с Александрой, и сестра Анастасия.
Заканчивались последние зимние каникулы Иннокентия. Впереди явно маячила подготовка к школьным выпускным экзаменам. По некоторым предметам она уже велась. Его родители были очень довольны, что Кеша променял улицу и соответствующих товарищей на любимую девушку.
На работе у Платона всё шло своим чередом. «Четвёрка отважных» легко справлялась с работой и без убывших. Отметили дни рождений Надежды и Платона, и от обилия праздников перешли к повседневным заботам и хлопотам.
Как-то, при большом стечении помощников, среди которых, помимо сотрудников ООО «Де-ка», был и шофёр, привезший товар, и сын Надежды Алексей с товарищем, вместе срочно наклеивавших акцизные марки на бутылки, Гудин обозвал Платона «ЧМО». Тому ничего не оставалось, как провести разъяснительную работу и, разложив всё по полочкам, доказать всем, что как раз сам Иван Гаврилович, как военврач, и есть самое настоящее ЧМО – часть материального обеспечения. После этого, вызванного им же самим позора, отношения Гудина и Кочета снова стали заметно прохладней.
На этот раз Иван Гаврилович своё зло долго держал в себе. Копя его и готовясь при удобном случае выплеснуть всё своё говно на Платона, он очень сильно отравил свой организм и подорвал своё здоровье. А ведь известно, что любой конфликт для каждой из сторон приводит только к потерям.
От конфликта, как правило, невозможно получить пользы.
Вскоре намечалось очередное участие ООО «Де-ка», в лице Ивана Гавриловича Гудина, в выставке на ВДНХ.
Платон больше не ездил помогать Гудину. Тот управлялся сам.
И глаз Платона больше не радовала орбитальная пилотируемая станция «Алмаз», в своё время, в создании и эксплуатации которой, он принял деятельное участие.
В очередной раз Платон, что только он мог аккуратно делать, наклеивал этикетки на банки. А Гудин, готовящийся к выезду на ВДНХ, попросил того помочь ему отнести всего четыре коробки к машине Алексея.
Но Платон, понимая, что пока он будет переодеваться, снимая халат и надевая кофту, а потом, снова – халат, застёгивая многочисленные пуговицы своими непослушными пальцами, из-за чего его помощь будет уже попросту не нужна, отказал комплексующему глупцу, выполнявшему в этот момент роль грузчика без участия Платона.
– «Бездельник! …твою мать!» – взорвавшись как бак с дерьмом, неожиданно разразился Гудин доселе не слышанной в их коллективе бранью.
Вскипевший, от такой дури и наглости, Платон тут же нашёлся, крикнув в след удаляющемуся, распоясавшемуся хаму:
– «Ты свою сначала отдери, а потом о других мечтай, некрофил!».
Возвратившийся через минуту за очередной коробкой Гудин, видимо успев по дороге что-то обдумать, уже менее экспрессивно ответил:
– «А я с твоей начну!».
– «Тогда тебя пора закапывать!» – поставил Платон жирную точку с запятой:
– «Да если бы она была жива, то на таких, как ты, сморчков, даже б не взглянула!» – углубил он свою мысль.
После этого они долго не разговаривали друг с другом. Гудин даже, входя в комнату к Платону, не здоровался с ним. А Платон решил, чтобы не опускаться до придурка, следующий раз будет говорить Гудину:
– «Пип, твою мать!».
После этого к взаимному холоду добавилось и их гробовое молчание.
На это первой обратила внимание Надежда:
– «Платон! А ты чего с Гаврилычем не разговариваешь?».
– «Так это взаимно, и очень кстати! Я специально молчу! А самое главное – он молчит! Пусть теперь всё своё говно копит, и в себе держит!».
В середине февраля произошло очередное событие с бездомными собаками. Но на этот раз оно оставило заметный след в жизни многих людей.
В один из дней, приехавший на работу позже других, Платон был встречен у входа лучезарно-радостной Надеждой.
– «Платон! Иди скорее, посмотри, что я нашла!».
В офисе уже намечалась ажитация. Около дивана сидела довольно крупная собака. Её белый окрас с редкими серыми пятнами отдалённо напоминал «Белого Бима – Чёрное ухо». Но морда была ужасна. Видя удивление сотрудника, Надежда сразу пояснила:
