Да и их отношения с Олегом были одновременно и проще и сложнее, чем с Эльвиной.
Привыкший к горечи утраты,
С утратой не могу смириться.
Ведь накануне чёрной даты
С ним удалось уединиться.
Я навестил родное племя,
Последнего из могикан.
Ушедшее же жизни время
Нам не исполнит тут канкан.
Мы пообщались tête-à-tête
За что хвалю теперь себя.
Болезней ж скопище и бед
Его украло у меня.
Отняло и у жён и дочек,
Племянников, их матерей.
В конце поставлю много точек…
Товарищей и у друзей.
Прощай, Олежка, наш любимый!
Прощай, Борисыч, дорогой!
Для всех всегда ты только милый.
Для всей родни – всегда родной!
Мы будем помнить это чудо!
Иронию его, сарказм.
Ушёл он рано. Это худо.
Не впал, зато, Олег в маразм.
Его затейливые речи,
Ремарки устно, на полях,
Для нас останутся как свечи.
Помогут всем в своих делах.
И в памяти моей пусть длится
Его приятный баритон.
В эфире радио страница!
А кто за кадром? Это он!
Его знакомый голос громкий
В эфире слышали не раз.
В ответах он всегда был колкий,
Без интеллекта напоказ.
И радио его страницы
Не в бровь все били – прямо в глаз!
И… вились разные девицы.
Он ошибался в них не раз.
Но всё прощается умелым,
Которые умеют жить.
Особенно морально смелым,
Успел которым Олег слыть.
Прощай, Олежка, брат мой старший!
Прощай навеки, наш кумир!
Ты, частью нашей жизни ставший!
Я крик свой бросил бы в эфир!
Через несколько дней Платон написал новое стихотворение о брате, назвав его «P.S.» о брате:
Он смертью безысходною своей
Меня ведь разбудил от долгой спячки.
И сразу всплыло множество запущенных идей.
Я начал сразу, быстро, без раскачки
Вновь сочинять свои стихи.
Писать я стал и больше прозы,
Не слыша глухарей «хи-хи»,
И змей иных не видя позы.
Теперь я точно написать хочу
О двоюродном моём брате.
Ему я много строчек посвящу,
Единомышленнику, и по перу собрате.
Его я место должен заменить в строю,
Как говорящих, так и пишущих по-русски,
Коллеги цеха и по слову и перу,
С которым, как всегда, мы были близки.
На сороковой день Платон был уже с Ксенией.
Как ему показалось, Татьяна подчёркнута была с нею вежлива и приветлива.
Но этим событиям предшествовало другое, произведшее на Платона не меньшее впечатление, чем смерть брата и внезапно возникшая симпатия к Татьяне. И событие это произошло опять с собакой.
Ещё в середине сентября, в попутной машине своего знакомого, Платон повёз в Москву Мусю, сидевшую в любимой ею старой спортивной сумке.
Та стояла на коленях у Платона, а Муся до поры до времени не подавала никаких существенных признаков беспокойства. Только один раз она повернулась головой в сторону водителя. На крутом левом повороте перегрузка вынудила кошку высунуть голову из сумки и удивлённо обернуться назад, словно молчаливо спрашивая:
Кто это меня так сильно тащит назад? Затем она снова перевернулась головой в сторону возможной потенциальной опасности.
Так как Тишку и Соньку Платон отвёз домой ранее, то теперь на даче оставалась только одна кошка – самая старая Юлька, всё время куда-то надолго уходившая.
На работе коллеги сочувствовали Платону, за полгода потерявшего сразу сестру и брата.
– «Да! В жизни всякое бывает! Сегодня человек живёт, живёт, а завтра… умирает!» – на редкость философски заметил Гудин.
– «Ешьте боярышник! От него голова не болит!» – решила обрадовать загрустивших коллег, расщедрившаяся Надежда.
– «Зато жопа…!» – начал, было, Платон ставить ту на место из-за её не к месту высказываний, но понял, что сейчас это тоже не к месту.
И вот, в один из сентябрьских дней Надежда позвала Платона на улицу. Там, около стены их здания, в груде брошенного строителями мусора, кто-то копошился и скулил.
Надежда грубо стала звать собачьего детёныша. Из-под обломков сначала показалась любопытная мордочка симпатичного щеночка, который пошёл было навстречу её голосу. Но тут же, испугавшись, щенок спряталась обратно. На этот раз он залез в обрубок оцинкованной водосточной трубы. Платону пришлось взять её и буквально высыпать щенка на улицу.
Он взял на руки доверчивый тёплый комочек, и, в сопровождении Надежды, понёс в офис.
По всему было видно, что той не дают покоя лавры спасительницы бездомных собак, но зачастую чужими руками. Платон даже уточнил, а правильно ли они поступают?
Ведь наверняка где-то бегает мать щенка.
Но Надежда была непреклонна:
– «Что ты?! Ты же видишь, что он потерялся! Если его оставить, то прибегут собаки из другой стаи и просто загрызут его!».
Платон не стал спорить с заядлой собачницей.
Опять Надежда раскошелилась на покупку Платоном еды для щенка. Опять подготовили коробку и тряпку. Всё шло по уже отработанному сценарию. Опять Надежда брала к себе в офис щенка поиграть, но тот прятался от навязчивой незнакомки.
Несмотря на протесты Платона, Надежда навязчиво уговорила его забрать щенка, как оказалось девочку, к себе на дачу для сторожей, или для жителей в соседнюю деревню. Тот согласился. И решающим здесь стало чувство, сразу же нахлынувшее в, изголодавшуюся без забот о слабых ближних, душу Платона. Платон тайно мечтал, что Ксения согласиться.
После работы он посадил щенка в сумку и на плече повёз в метро. При подъезде к «Выхино» собачонка высунула любопытную мордочку, благодаря чему один очередной знаток собак сразу определил её пол и возраст. Более того, он сказал, что пёс породистый. Поскольку Надежда Платона отпустила пораньше, то в электричке народу было мало. Доехали спокойно.
Однако старший сторож садоводческого товарищества Платона Василиса Васильевна объяснила ему, что им нужен только кобель и желательно весеннего рождения, чтобы успел за лето вырасти и окрепнуть.
Так что Платону пришлось принести собаку на свой участок.
Да он в то время, в принципе, и не возражал. Он уже проникся к собачонке очень тёплым чувством. Вспомнив о Тане, недолго думая, назвал щеночка Маня.
