Конфуз не состоялся.
Платон подчёркнуто чётко и быстро проголосовал, как хотел.
Бедные деревни и дальние города России проявили большую активность в голосовании в отличие от сытой Москвы и не к месту чопорного Санкт-Петербурга. Новые сторонники коммунистов, среди которых был и Платона, и другие традиционные левые, проголосовали за КПРФ.
А многие порядочные, но не определившиеся, люди были вынуждены, в качестве протеста, голосовать за ЛДПР.
За эту, по мнению Платона, люмпен демократическую партию России, кроме того проголосовала и квази, и люмпен-интеллигенция.
Итоги выборов невольно обсудили старые избиратели.
– «В этом ходе Путина за «Единую Россию» всё-таки проявилось провинциальное плебейство. Ушки уже вылезли и торчат!» – дал свой комментарий происшедшему Платон.
– «Точно! Ты, как всегда, попал в точку! Ты дал просто великолепную оценку ситуации!» – восторгался Гудин.
Иван Гаврилович в последнее время как-то смягчился к Платону.
Войдя вместе с Надеждой к нему, зашивающему свои перчатки, Гудин, присаживаясь на стол, тихо спросил его почти елейным голоском:
– «Платош! Можно я присяду на стол?».
– «Можно!».
– «А то вроде некультурно?!».
– «Ничего! Стареньким можно!».
– «Платон, а чего это ты сам перчатки зашиваешь, а Ксюхе не даёшь? Я вот всегда сама делаю!» – не удержалась с нравоучениями опять влезть в разговор себялюбивая Надежда.
– «Ещё бы! Сравнила свои руки крестьянки, которые проткнут не только кожу, и Ксюхины руки, изнеженные пианинной!» – начав за здравие, кончив за упокой, неожиданно отрезал Платон.
Как-то раз он вместо Гудина съездил за деньгами в одно ООО при Даниловском монастыре.
В ожидании руководства Платон невольно разглядывал накладную, и вдруг обнаружил ошибку.
– «А почему в Вашей печати написано Ставропигнальный, а не Ставропигиальный?» – задал он вопрос затрапезного вида работнику, вертевшемуся неподалёку.
Примазанник божий внимательно и удивлёно посмотрел на печать, поначалу так ничего и не сказав.
Тогда Платон продолжил свою мысль, анализируя возможную причину ошибки:
– «Ошибка, видно, была допущена при передаче информации изготовителям печати. Те, не разобрали почерк, перепутали «и» с «н», а Ваши не проверили!».
И тут вдруг встрепенулся его молчаливый собеседник:
– «Так на то может воля божья?!» – почти патетически заметил он, картинно воздев кривой перст к небу.
И тут есть лицемерные придурки! Впрочем, здесь ведь всё же монастырь! – решил тогда Платон.
Удивительно, но зима началась со снегом!
С первого декабря Платон открыл очередной лыжный сезон.
Но потом началось!
Опять потепление, потом обледенение.
Последние два дня уходящего года он катался по ледяному насту, отшлифованному сотнями подошв лесных пешеходов, к тому же усыпанному опавшими листьями и прочим мусором, создававшими неожиданное торможение. Единственному в лесу лыжнику постоянно приходилось бороться с потерей устойчивости. И это ему удавалось. Падений удалось избежать. Но вот средняя скорость передвижения оказалась ниже пешеходной. Свои мучения на отсутствующей лыжне в последние дни года Платон объяснил семье желанием выполнить лыжный план. И это ему удалось. Однако сил и желания продолжать издевательства над собой и уже сильно потёртыми лыжами в Новом году Крысы у упорного Платона уже не осталось. По этому поводу он даже придумал соответствующий ответ на традиционное приветствие:
– «Привет! Как дела!».
– «Привет! Крыска пока жива!».
В один из дней, неожиданно расщедрившаяся Надежда пообещала сводить коллег в ресторан «Ёлки-палки», но не получилось.
– «Так, что? Ресторан обломился?» – торжествовал прозорливый Гудин.
– «Так смотри, какой снегопад! Палка у ёлки то и обломилась!» – в тон ему отбился, тешивший себя в прямом и переносном смыслах надеждой, Платон.
Но период нормальных, даже тёплых отношений между Платоном и Иваном Гавриловичем Гудиным нет-нет, да и прерывался очередной пакостью последнего из когорты.
Он всё время пытался подколоть, обидеть Платона, с целью принизить того перед коллегами.
Поэтому иногда доставалось даже вещам Платона.
То во время начавшегося ремонта в офисе Иван Гаврилович убрал от пыли свою сумку, оставив пылиться сумку отсутствовавшего в то время Платона, и не сказав тому ничего об этом.
То называл вещи Платона барахлом, а упомянутую сумку – мешком. Насмотревшись на потуги старца, Платон всё же решил его прилюдно опустить, чтобы тому впредь было неповадно.
Эх, бедный Гаврилыч! Не знал он, что с Платоном нельзя было воевать, да даже ругаться было опасно…
Как-то раз, после очередной мелкой пакости доцента, Платон не выдержал и уел подлеца:
– «Ну, ты и экскримал!».
На что удивившийся и растерявшийся учёный отреагировал целой смесью поговорок:
– «Ну, ты и сказанул! Не в бровь, а прям… по яйцам!».
Другой раз Платон спросил уходящего Гудина:
– «А трамваи ходят?».
– «Да!» – видимо забывшись, неосторожно ответил тот, получив тут же обратно свою любимую присказку:
– «Тогда… шиздуй!».
В связи с ремонтом Платон пересел на место Гудина клеить этикетки на банки, поставив рядом с его столом ещё и несколько коробок.
Тогда как Гудин временно подсел к Алексею, но без стола.
Оглядев весь свой уместившийся в одной комнате коллектив, Надежда восторженно высказалась:
– «Сколько же в одной комнате может уместиться людей?!».
– «И каких людей!?» – слюбезничал Платон.
И только, когда он из-за капитального ремонта в цехе надолго уселся на рабочее место Гудина клеить этикетки, при его длительном отсутствии по курьерским обязанностям, а Алексея – по экспедиторским, многое в разговорах «тет на тет» с Надеждой Сергеевной неожиданно и вскрылось. Это касалось истинного отношения к Платону других двух мужчин, прежде всего Ивана Гавриловича.
Словно в подтверждение своих слов Надежда вдруг чихнула. Платон промолчал.
– «А ты почему мне не говоришь, будь здорова?!» – не удержалась она.
– «А я не подслушиваю!» – отпустил он, зная, что на пожелание «Будь здорова», Надежда ответит «Ага!».
В одно утро Гудин не пришёл на работу. Ближе к обеду он позвонил и сообщил, что упал в подъезде, потеряв сознание.
