Однако на следующий день Иван Гаврилович явился.
Входя к Платону, который отсутствовал по малой нужде и через стены всё слышал, Иван Гаврилович каким-то скрипучим, слабеньким голоском позвал его:
– «Платош! Платоша! Ты где?».
– «Что? Сладкий мой!» – неожиданно даже для самого себя сжалился над стариком Платон, быстро входя вслед за Гаврилычем, чуть ли не на ходу застёгивая ширинку.
– «Вот видишь, что со мной приключилось?!» – поделился он с верным товарищем своими проблемами.
Далее Иван Гаврилович подробно рассказал о происшествии, находя у Платона искреннее сочувствие и поддержку. В заключение Платон обрадовал старика:
– «Вань! К сожалению, смертность среди людей составляет 100 %!».
– «Фу, ты! От таких твоих слов давление подскочит! Кофейку попить, что ли? А то сил совсем нет!».
– «Вань! Не надо тебе пить кофе! Не надо лишний раз поднимать себе тонус! Он ведь может и не опуститься!».
Посмеялись и по инициативе Гудина опять перевели разговор на Надежду. Дошла очередь и до её одежды, без надобности висевшей на забитой до отказа переносной вешалке.
Из-за чего часто приходивший последним Иван Гаврилович никак не мог найти даже часть свободного крючка для своей куртки.
– «Были бы здесь бомжи, мы бы им вынесли эту одежду, и они тут же её бы и напялили – начал мечтать Гудин.
– «Кого? Надежду?!» – не удержался от ёрничества Платон.
Утром следующего дня, в отсутствие Надежды, Гудин ответил на звонок, забывшись, представляя себя неизвестному Платону звонившему, как начальника Надежды:
– «Пока сказать не могу. Как задание выполнит, так и приедет!».
Услышав это, Платон чуть не упал со стула.
Ну, и наглец!
А через несколько минут Гудин семенил уже за Ноной и Алексеем, переносившим постельное бельё на новое место для приезжающего водителя, будто бы помогая им, но при этом лишь комментируя:
– «Супер…!»
На следующий день, когда Платон Петрович и Иван Гаврилович мирно беседовали за большим рабочим столом Платона, мимо них на склад быстро прошёл Алексей, не закрыв за собой дверь.
Платон встал, прошёл мимо Гудина, и закрыл дверь.
Только он сел на место, как Алексей продефилировал в обратном направлении, опять не закрыв за собой дверь.
Платон вновь совершил свои действия.
Через несколько минут снова пришёл Алексей, и всё повторилось, как и до этого.
Теперь уже встрепенулся и Иван Гаврилович:
– «Платон! А чего это ты за Алексеем всё время дверь закрываешь? Пусть сам!».
– «Так бесполезно! Он никогда не закрывает! А так я его приучаю, как собачонку. Вырабатываю у него условный рефлекс на, всегда закрытую, дверь. Прошёл через дверь – закрой за собой!».
– «Ну, ты и Павлов!».
– «Нет! Не так! Недаром у меня начальник Павлова!».
Гудин засмеялся и доверительно продолжил, наклоняясь к Платону:
– «Нам с тобой, пожилым…».
Но Платон не дал ему договорить:
– «Нет, Ванёк! Не нам с тобой, а тебе одному! Я слышал разъяснение по телевизору, что до шестидесяти лет – зрелый возраст. А до семидесяти пяти – пожилой! А свыше – уже старость! Так что ты у нас – пожилой, ну а я, пока ещё – зрелый!».
– «Перезрелый!» – обрадовался своей находке Иван Гаврилович.
– «Пусть так, но не пожилой! Тем более, не вредный, шестидесятипятилетний!» – нарочито горделиво возразил Платон.
Вскоре всем коллективом выехали на традиционное празднование дня рождения вышестоящей начальницы Ольги Михайловны Лопатиной.
По пути в машине Надежда вдруг попросила Платона придумать хотя бы поздравительное четверостишие, что он и сделал, перевыполнив задание:
Науку двигаешь давно,
И это делаешь умно.
А дел, проблем всегда полно,
Как в рюмку налито вино.
Но ты, красавица, «не плачь»!
Желаю творческих удач!
И чтоб всегда твои статьи
Читались, как мои стихи!
Дошла очередь произнести тост и до автора.
Когда профессор Прозорловский по своей инициативе представил Платона и дал ему слово, не удержалась и Надежда, ревниво влезшая и с хозяйской гордостью сообщившая всем, что сейчас будут стихи.
И Платон, чуть запинаясь из-за своего неразборчивого почерка на клочке бумажки, произнёс здравицу в честь именинницы.
Её завистники своими злыми языками пытались умалить достижения способной женщины, в кулуарах, за её спиной утверждая, что та буквально проложила себе путь наверх под штыками и вся напичканная картечью нужных мужчин.
Ближе к концу пиршества к Платону подсел, заинтересовавшийся его личностью, доктор наук Владимир Николаевич Прозорловский. Профессор повёл заумные около физические разговоры об энергетике Солнца и Вселенной, и несоответствия некоторых известных формул и понятий. Платон, разбиравшийся в физике и в небесной механике, достойно поддержал разговор. Профессор сразу признал в нём своего.
Ведь Платон был достойным представителем, ещё не потерявшего совесть, первого послевоенного поколения советских людей.
Более того, разговорившись, и узнав, что Платон пишет прозу, в том числе о нашей действительности, Владимир Николаевич изъявил желание тоже стать одним из героев романа:
– «У меня есть, что сказать людям!» – резюмировал он.
Но впоследствии задуманное как-то не сложилось. Ведь работали они территориально далеко друг от друга, и по самой работе никогда не пересекались. Да и Ксения почему-то не советовала с ним связываться.
Уже в коридоре, узнав, что Платон раньше занимался научно-исследовательскими работами в области оборонки, радостно удивлённый профессор Прозорловский спросил его:
– «А почему же ты теперь работаешь с таким говном?!».
Внезапно оказавшийся рядом Гудин, от неожиданности приоткрыл рот с прилипшей к нижней губе сигаретой и, округляя от удивления единственный глаз, кривя от обиды губы и чуть шепелявя от выдавленного орехом зуба, возмущённо спросил:
– «Так это ты же про меня говоришь!?».
– «Да нет, что ты!» – тут же нашёлся профессор, поглаживая неожиданно, из-за спины возникшего, курьера по кличке «Доцент» по плечу.
После чего, уже на выходе, профессор поделился своим впечатлением о Платоне с Надеждой:
– «Какой же у Вас интересный человек работает! Умный! Я от него просто в восторге! Да и красив он, как Бог!».
