С самой молодости она всю жизнь проработала медсестрой в различных медучреждениях, причём долгое время практиковалась в «Микрохирургии глаза» у С.Фёдорова.
Однажды на плавучем госпитале, совершавшем бизнес-круиз милосердия по Средиземному морю, и вставшем на якорь у берегов Италии, она ассистировала при операции одного итальянского мафиози.
Тот, оставшись довольным результатом, в восторге предложил медсестре своё гангстерское покровительство, пообещав, что если у неё возникнут какие-нибудь проблемы, то он сам лично приедет в Москву на разборку.
Занятый по горло делами, Алексей часто не успевал сделать многое и необходимое. Потому ему приходилось иногда завтракать на работе.
В очередной раз, закончив трапезу, наевшись, он учтиво, невольно предложил внезапно вошедшему Платону:
– «Бутерброд с колбасой будешь?».
Платон, неожиданно пленённый такой «человеческой заботой» доброго Алексея, одаривавшего коллегу объедками с царского стола, тоже, как бы по доброте, без задней мысли, но уже выходя из кабинета, быстро нашёлся:
– «Да ты лучше оставь это своему отцу!».
Тут же, пришедший на работу Иван Гаврилович, как всегда бесцеремонно перебил коллег, влезая в разговор со своими проблемами.
Вдоволь выговорившись, он подошёл разузнать новости к Платону, от которого и услышал о только что происшедшем разговоре.
Недолюбливая обоих Ляпуновых, Гудин тут же высокомерно и грубо высказался об Алексее и его отце:
– «Да они вообще… Чеканутость – категория постоянная!».
Продолжая эту тему, пожилые и зрелые перемыли ещё немало косточек отцу и сыну и их общему духу, пока не остановились на теме неаккуратности Алексея, сказывающейся на их совместной работе. Алексей даже не замечал свинарника вокруг себя, что было естественно, так как он сам же его и создавал.
По этому поводу Платон однажды заметил Гудину:
– «Плохо, когда говнистый человек вдобавок ещё и рассеянный! Он тогда своё говно разбрасывает не там, где планирует!».
Хрипло-заливистый стариковский хохот Гудина естественно и логично в очередной раз завершил их привычную дискуссию.
Как-то раз, видимо невольно услышав, что его обсуждали, Алексей весьма иронично и ехидно осуждающе, напрямую спросил у Платона:
– «А что это Иван Гаврилович про меня интересного рассказывал?».
Как застигнутый врасплох школьник-шкодник, невольно оправдываясь, Платон не нашёл ничего более вразумительного, чем сказать осуждающее о Гудине:
– «Да всякую ерунду. У него же… член без мозгов!».
– «А у тебя?!» – тут же смело и нахально съёрничал Алексей, неожиданно вгоняя в краску Платона, который, однако, всё же нашёлся:
– «А у меня…? С мозгами…!».
– «И ещё не все вытекли?!» – продолжал ёрничество дотошный Алексей.
Но Платон, как всегда, не остался в долгу перед своим молодым и нахальным коллегой, в соё время неотёсанным топором воспитания культуры поведения и общения. На затёртое, нравоучительно-менторское объяснение Платону Алексеем чего-то, что так, дескать, кем-то принято:
– «Так положено!».
Платон, чьё терпение уже лопнуло, пытаясь тут же взять реванш за последнее неудобство, изловчился и зло выпалил, тут же удаляясь, не желая слышать ответного продолжения:
– «А ты тогда подними!».
Являясь невольной свидетельницей редких, но едких перепалок между мужчинами, Марфа Ивановна Мышкина тоже решила не отставать от коллег, пытаясь умничать даже в самых простых вопросах, доказывая, что и она не лыком шита.
Уходя обедать, как всегда вместе с Алексеем, Надежда Сергеевна обыденно попросила:
– «Марф! Мы уходим. Подежурь на телефоне!».
Та затаилась. И когда по возвращении последовал привычный вопрос:
– «Ну, как? Звонил кто-нибудь?».
Прозвучал неожиданно дерзкий ответ:
– «Да! Звонили часто и громко!».
Хохот сыто-довольных коллег на такую заумную выходку кладовщицы-уборщицы на некоторое время поднял Марфе чувство собственного достоинства.
Платону понравился такой прикол старушки и он, как хохмач, взял это себе на вооружение.
На следующий день, на почти аналогичный вопрос Надежды:
– «Платон! А кто-нибудь звонил?».
Последовал не менее прикольный, тоже вызвавший смех, ответ Платона:
– «Да! Какой-то тупой! Звонил долго, долго!».
И тут же, на вопрос вместе с ней пришедшего Алексея:
– «А мой отец звонил?».
Все сразу услышали, но теперь уже тупо-язвительно-ироничный ответ:
– «Да, звонил! Только он твоим отцом не представился!».
В начале декабря коллектив, как говориться, в тёплой и дружеской обстановке, отметил тридцатитрёхлетие Алексея Валентиновича Ляпунова.
Дружеские отношения Алексея со своей начальницей были естественны и объяснимы. А вот иногда несколько прохладные и натянутые его отношения с остальными членами коллектива были, по мнению Платона, опрометчивы и не дальновидны.
Но Алексей всё же старался поддерживать дружески-товарищеские отношения, по-возможности, со всеми коллегами по работе, особенно с Платоном – человеком более чем другие близким ему по духу, интеллекту, знаниям, способностям, трудолюбию и загруженности проблемами.
Алексей знал и умел многое. И даже кое-что, чего не умел Платон.
Как-то раз, оправдывая свои непринципиальные ошибки из-за чрезмерной занятости делами, Алексей озвучил Платону тривиально общеизвестный вывод:
– «Не ошибается тот, кто ничего не делает!».
– «Как наш Гаврилыч!» – участливо подхватил догадливый Платон.
– «Да!» – подобострастно и почти шёпотом согласился Алексей.
И всё же, не смотря ни на что, многое негативное в Алексее нисколько не мешало ему считаться в их коллективе признанным гением.
Его познания в компьютере были выше всяких похвал. Он всегда и с видимым удовольствием, даже как-то по-матерински мягко, давал необходимые консультации коллегам, основным из которых являлся Платон.
В характере Алексея вульгарно переплелись «женское начало», выразившееся в приоритете чувств и эмоций над умом и разумом, и его антипод – «мужской конец» – хаотичный разум молодого гения-маразматика.
В отличие от отца, Алексею были чужды законы формальной логики. Он ими просто не владел. И вся гениальность Алексея постепенно обратилась в простую манию величия. А его еврейство стало проявляться практически на каждом шагу.
