– «Ну, ладно, спасибо за информацию!» – распрощался с ними Платон, направившись по направлению к своей улице.
Надо же! Два претендента, и никто из них явно себя не выдал! Как хочешь, так и думай! И ничего тут не поделаешь!
Ладно! Время всё расставит по своим местам! Они теперь будут бояться залезть повторно! Рано или поздно, вор всё равно себя проявит! – подвёл итог своим рассуждениям Платон.
Вернувшись на свой участок, он, с трудом, вставил на место, уже разделившееся на три части, стекло, слегка поранившись при этом. Долго заклеивал полупрозрачным скотчем стыки осколков стекла. Поправил замок входной двустворчатой двери на веранду.
Решил, что порядок пока наводить не будет. Надо всё показать Ксении и уточнить, что ещё из вещей пропало.
Выполнив необходимые работы, он направился в обратный путь, всё ещё обдумывая происшедшее.
Неспешно бредя на станцию, ощущая некоторое удовлетворение от проведённого расследования, и находясь под впечатлением от сказанного Мустафой про его соседа, Платон, немного радуясь удачной метафоре сторожа про помойного кота, и испытывая даже некоторое злорадство по этому поводу, вдруг, неожиданно для самого себя, начал декламировать, откуда-то пришедшие на ум строчки, облекая их в стихотворную форму, уточняя и додумывая некоторые детали и моменты из жизни Бронислава Ивановича Котова – Костылина:
«Помойный кот»
Помойный кот по дачам бродит.
Ворует понемногу он.
Дерьмо он всякое находит.
Его несёт к себе он в дом.
Вот доверху его наполнил
Различным барахлом, старьём.
Он, наконец, мечту исполнил:
Богатым стал он «королём».
И гоголем теперь он ходит.
Полны его все закрома.
В том утешение находит.
«Богатства» у него ведь тьма.
Помойки все облазил котик.
Под нос мурлычет он себе.
По жизни он, однако, жмотик.
Не даст ни крошки он тебе.
Давно все знает закоулки.
И где лежит, что, и почём.
Обнюхал все он переулки.
И всё коту-то нипочём!
Но по помойкам кот всё бродит.
Куда сегодня занесло?
В том удовольствие находит.
Приятно это ремесло?
Занятье это котик любит.
Но дома у него бардак.
Никто котишку не голубит.
И, в перспективе, только мрак.
Никто кота не переспорит.
Никто его не убедит.
А, если кто с котом поспорит,
Себе лишь только навредит.
И выпускает котик когти,
Чтоб защитить своё добро.
Потом «кусает себе локти»:
Всю жизнь потратил на дерьмо.
Пора бы, кот, остановиться!
И на проблему взглянуть вширь.
Перед народом повиниться…
В ответ же котик только шнырь,
Ища скорей дыру в заборе.
Он избегает Ваших глаз.
Ведь аргументов нету в споре.
В чём убеждался он не раз.
Ну, что ж, насильно мил не будешь!
Нам на кота не повлиять.
Никак его не приголубишь.
Вот он опять пошёл… гулять?!
В вагоне вечерней, идущей в Москву, электрички было немноголюдно.
Платон записал стихотворение, под стук колес обдумывая последние строчки.
Рядом с ним у окна молодая парочка разгадывала журнальный кроссворд. Дело у них шло не лучшим образом.
Они часто и подолгу мучились над словами, иногда просто подбирая какие-то созвучные, где-то и когда-то возможно слышимые. При этом они нещадно коверкали эти слова.
Платон был глубоко погружен в свои мысли и не обращал на тщетные потуги парочки никакого внимания.
А дремлющий напротив них подвыпивший мужчина, наконец, не выдержал мучений молодёжи и подсказал им свой вариант слова:
– «Попробуйте, Джопа!».
Такой поворот событий вынудил Платона несколько смягчить ситуацию, и предложить удивлённо-смущённым свою помощь.
Но те вскоре вышли, и Платон вновь окунулся в своё привычное творчество.
Однако его от этого процесса вновь отвлёк пьяный сосед-юморист.
На возгласы бродячего продавца:
– «Авторучка корректор! Одна сторона пишет, а другая стирает!».
Тот весьма мудро и громко на весь вагон спросил:
– «А на фиг она тогда нужна?!».
Закончив стихи, Платон вновь предался анализу поведения Бронислав Ивановича. Его сосед просто патологически болен собирательством всякого барахла. Оно у него и дома в Москве, и здесь на даче. Причём не только в помещении, но и на улице. Чего там только нет. И всё это взято (или своровано) или у других людей, или со свалок и помоек.
Это прям высший пилотаж какой-то, разновидность бомжества!
Собирать и хранить всякое дерьмо, считая себя экономным и бережливым, – это значит самому создавать себе иллюзию своей защищённости в случае чего. А бессознательное хранение барахла вообще? Это же добровольное сохранение и консервирование прежнего уровня жизни! А накопление старья – это же основной принцип психологии бедности! А в наше, уже изобильное время коллекционирование хлама – причина бедности многих людей, а не следствие её, как они часто думают!
Получается, что Бронислав Иванович, в итоге, сам себя и грабит! Это уже ограбление по-каковски? Ну, бог с ним, с соседом! Каждому своё!
При выходе в тамбур, Платон почувствовал, как сзади его слегка подтолкнули в висящую на спине сумку:
– «Своей сумкой… тут в лицо, прям!».
– «У каждой морды – своя сумка!» – поставил он нетерпеливую неудачницу на её исконное место.
Дома Платон сообщил жене и сыну подробности происшествия.
Решили в субботу поехать на дачу вместе с Ксенией и подробно всё осмотреть, обнаружить все пропажи.
Поездка на осквернённую ворами дачу не очень радовала Ксению, но надо было разобраться с украденным. И вообще, она всегда очень любила ездить туда.
Ведь почти напротив, наискосок от их дома, стояла первая дача её родителей. На этой отчей даче прошло раннее детство Ксении. А её старшие сестры Варвара, с которой у влюбчивого красавца Платона тогда был роман, и Клавдия, и подавно провели на ней свои самые светлые годы жизни.
Ксения быстро установила, что, к счастью, ничего другого на даче не пропало. Супруги успокоились и занялись текущими делами, причём каждый своими.
На следующий день, на работе, любопытствующий Гудин спросил Платона о ходе разбирательства с грабежом его дачи:
– «Ну, что? Дело пошло?».
