– «Спасибо! Меня от твоих слов чуть не вырвало!».
– «Пожалуйста! На здоровье!» – удивился Платон.
Как всегда, тут же на колени Платона взгромоздились обе кошки, а к Ксении прыгнул кот.
– «Брысь, козёл!» – прогнала она, невольно оцарапавшего её Тишку.
В этот же момент с колен Платона спрыгнула одна из кошек – самая старшая, мать всех остальных – Юлька.
Она сладко потянулась и пошла за обиженным котом-сыночком. Платон удивился её поведению:
– «Да это ж не тебя позвали!?».
Тут же Ксения объяснила Платону:
– «Так после родов, кот теперь будет опять мать трахать! Прям разврат какой-то!?».
– «Египетский!» – добавил писатель-историк.
Вскоре на кухню пришёл Иннокентий и попросил у отца денег на школу.
Платон удивился новой, большей, чем ранее, сумме, на что отпрыск без тени смущения и сомнения, безапелляционно ответил:
– «Пап, а у нас в школе инфляция!».
Разоружённый такой откровенностью, отец тут же отстегнул искомое для своего находчивого чада – будущего юриста-экономиста, и прошёл в туалет.
Всё ещё смеясь над разговором с Кешей, увлечённый своими мыслями, расслабившийся Платон, садясь на унитаз, непроизвольно издал протяжный звонкий гудок.
Пытаясь хоть как-то выйти из неожиданно прозвучавшей ситуации и реабилитироваться перед домашними, Платон громко попросил:
– «Перезвоните попозже!».
По дикому хохоту Иннокентия и тихим смешкам Ксении Платон понял, что все его сигналы были приняты.
За ужином Ксения неожиданно пожаловалась мужу:
– «Я сегодня купила фаршированные баклажаны в аджике. Такое говно!».
И после минутной паузы неожиданно предложила:
– «На! Ешь!».
А поздно вечером Ксения подсела к рано заснувшему, уставшему ребёнку и осторожно гладя того по волосам, проговорилась мужу:
– Ну, вот! Теперь, когда он спит, с ним можно и по-человечески поговорить!».
Развеселившиеся супруги на этот раз в постель завалились синхронно.
Тут же игривость настроения Платона переместилась ниже…
– «Отстань!» – отмахнулась Ксения нетвёрдой рукою, ещё больше распаляя мужа…
Утром надо было встать раньше, так как предстояла большая и тяжёлая работа – совместная перегрузка товара.
Платон, как и сотни тысяч москвичей, ежедневно пользовался метро.
На этот раз на сиденье, около по обыкновению часто безмятежно дремавшего Платона, плюхнулась грузная дама, задев своими окороками его больной локоть и даже прищемив кожу с внешней стороны его правого бедра, к тому же без тени сомнения грубо заметившая пожилому интеллигенту:
– «Расселся тут!».
В возмущении от так бесцеремонно прерванного сладкого сна, Платон, постепенно просыпаясь и распаляясь, всё-таки не удержался и съязвил:
– «Неужели Вам трудно попасть на место своей… жопой?!».
В ответ удивлённо-возмущённая женщина начала что-то бурчать невразумительное, продолжая работать тазом, втискивая на сиденье теоретически не втискиваемое. Тогда Платон ошарашил её ещё и своим точным выводом:
– «А, понятно! Ваша жопа давно уже потеряла целкость!».
Некоторое время, не нашедшаяся сразу что ответить, невольная его собеседница раздумывала, но потом гневно отпарировала:
– «А, Вы – свою совесть!».
– «Зато Вы её теперь нашли!» – подивился своей находчивости Платон.
Возмущённая, обиженная и оскорблённая попутчица вскоре встала на выход. Платону стало искренне жаль толстушку. Она же не нарочно! И он бросил вслед уходящей:
– «Извините! Я не хотел Вас обидеть!».
Тут же на её место сел довольно грузный мужчина.
Но, к удивлению Платона, он совершенно не коснулся его тела. Более того, между ними на сиденье просматривалась даже щель.
Да! Всё-таки прав я был, по поводу потери той жопой своей целкости! – саркастически и философски подытожил свою молчаливую мысль Платон.
На трамвайной остановке ему встретился, обыкновенно опаздывавший на работу, Иван Гаврилович Гудин.
– «Куда в такую рань нас подняла Надька?! Она у нас не Павлова, а… Зверева!» – высказался обиженно отставной доцент о начальнице.
Уже сидя в трамвае, Платон и Гудин сначала почувствовали, а потом и невольно обратили внимание на девушку, державшую мокрый, сложенный зонт около их ещё не уставших ног. По нему интенсивно стекали увесистые, холодные капельки дождевой воды, попадая на ботинки и брюки невольных созерцателей такого глумления.
И те, не зная, как повежливее и оригинальнее отделаться от этой пакости, не придумали ничего другого, как словами Платона сначала объявить своей жертве-мучительнице:
– «Девушка! У Вас с конца капает!».
А потом уже громким голосом Гудина, желающего уточнить сказанное его незадачливым коллегой и парировать двусмысленность его выражения, невольно добить её:
– «Да нет! Это её зонтик писает!».
А после того, как опозоренная в страхе отшатнулась от старой парочки, Гудин не отстал, добивая её:
– «Девушка! А Вы что так напряглись?! Как будто перед первым посещением гинеколога!».
Лишь осуждающий взгляд пожилых женщин, сидевших поблизости, осадил старика-охальника.
На работе Платон и Гудин встретились с Алексеем и на его «Волге» поехали на встречу с грузом.
Платон, как периодически с ним случалось и ранее, закашлялся.
Сидящий за рулём Алексей, прекрасно зная, что тот кашляет от побочного действия постоянно им применяемых лекарств, и при этом никогда не болеет, с лёгкой подкалывающей издёвкой спросил:
– «Простудился?!».
Платон, привыкший к такому периодическому, подобному, детскому зубоскальству его молодого коллеги, кстати, приученного к этому им самим же, ответил одной из двух давно отработанных фраз:
– «Да, сифилис, проклятый замучил!».
Не желающий, как всегда, ни в чём уступать Платону Гудин, тут же встрял в их разговор:
– «Да, брось, ты! Какой сифилис? Чтоб им заразиться надо ох, как много иметь! А куда тебе?!», – после мгновенной паузы добавив:
– «…до меня!».
Он явно намекал на свои значительные половые способности и высокую врачебную квалификацию.
Но находчивый Платон сразу подставил под свой удар квази полового гангстера:
