Дома поэт ещё раз прочитал своё творение и, довольный своим подарком незнакомке, переписал стихотворение в тетрадь.
Через несколько дней, осмыслив происшедшее с его младшим дядей, Платон излил свои чувства на бумаге.
Меня чуть-чуть не сбило с ног
Печальное известие.
Мой младший дядя занемог.
Узнал из этой вести я.
Не знал я, что ему сказать,
О чём мне дяде написать.
Ему сейчас не до меня.
Отметил было про себя.
Решил тогда я позвонить,
С днём ангела поздравить.
И дяди голос уловить,
И свой вопрос подправить.
Короткий срок с тех пор прошёл.
И дяди больше нету.
Навеки он от нас ушёл.
Кого привлечь к ответу?
Нарушил родственников ряд.
И даже очерёдность.
Да и семьи своей уклад.
Скорей всего… дородность.
Он сын и брат, и дядя тоже.
Начальник и любимый муж.
Отец и дед – всего дороже.
Семейных открыватель душ.
Искатель нашей родословной.
Хранитель он семейных уз.
Историк Края безусловный.
Да и любимец многих муз.
Крестьянский сын и глас народа.
Был самым младшим из семьи.
В нём Комаровская порода.
Был лидером он в бытии.
Впечатлительный безмерно.
Чуток, тонок и раним.
И работал он чрезмерно
Вдохновением гоним.
Во всех вопросах щепетильный.
Да и телом не субтильный.
Уважаем всеми, всюду.
С уваженьем сам он к люду.
Во всех делах всегда старательный.
А к окружающим внимательный.
И как работник – исполнительный.
А собеседник – изумительный.
Был всегда он в дружбе верным.
И всегда в семье любим.
И товарищем примерным.
Помним, любим и скорбим!
Берёзовцам желанный друг.
Да и почётный гражданин.
Обеих мастер своих рук.
И образцовый семьянин.
Чистый, честный, непорочный.
И начальством всегда чтим.
Ведь в делах всегда он точный.
Хоть в разведку иди с ним.
Примером должен стать для нас,
Как надо Родину любить!
О нём прошу, друзья, всех Вас
Навечно память сохранить!
Это стихотворение он первым делом отослал вдове и брату покойного. Вскоре те по телефону поблагодарили внимательного племянника.
Платон также считал, что книга дяди Жени была слишком уж перенасыщена, добросовестно нарытыми им фактами. Но в этом он своего дядю очень даже понимал.
Ведь автору всегда очень трудно выбросить из окончательного текста такой дорогой и с трудом добытый, переработанный и осмысленный, просто выстраданный им, материал.
И в этом они с Евгением Сергеевичем тоже оказались соратниками.
Весь прошедший год Платон писал первую часть своего большого романа-эпопеи, книги под названием «Папирус». Ему пришлось переработать и проанализировать большое количество исторического материала, зачастую противоречивого. В качестве иллюстраций он решил использовать один уже готовый рисунок младшего сына, и попросить того выполнить новые рисунки. Иннокентий принял заказ отца на новые, дополнительные картинки, и кое-что успел нарисовать, но приключившаяся с ним позже любовь, лишила его желания и возможности рисовать далее.
Надо же?! Как и я, тоже бросил рисование в пятнадцать лет! Да и причины у нас аналогичные. Меня тогда отвлекло другое увлечение – Варя! А у Кеши этим увлечением стала Кира! – мысленно слегка сожалел отец.
Практически все свои домашние вечера и редкое свободное время на работе Платон использовал для писательской работы.
– «А что ты всё время записываешь?» – дружески поинтересовалась Марфа Ивановна.
– «А мысль приходит и уходит, а запись остаётся!» – мудро заметил Платон.
Конец года прошёл в ударном труде.
Одним из крупнейших клиентов ООО «Де-ка» стали белорусы. И это показалось Платону символичным. Ведь они получали товар из Нижегородской области, откуда родом была мать Платона, а отдавали его в Белоруссию, почти, что родину его отца. И всё это происходило через Москву, где после заключения брака жили его родители и их дети.
Платон вообще уважал символы, и даже немного преклонялся перед ними. А они его сопровождали всюду. Правда, может это было так же, как и со всеми людьми. Но зоркий взгляд Платона и его пытливый ум всё время и везде находили что-то для него символичное. И это касалось, как крупных дел и событий, так и всякой другой несущественной мелочи, даже дряни.
Как-то раз Платон повстречал свою давнюю сослуживицу Людмилу Владимировну Савельеву. Та, конечно, уже заметно постарела, но характер-то не изменился.
Обменявшись новостями и рассказав о своём, она на похвальбу Платона об его успехах, вдруг неожиданно заметила:
– «А это характерно для людей Вашей национальности!».
– «Какой?!» – поначалу удивился, ничего не подозревающий Платон.
– «Да еврейской!» – с ехидной улыбочкой просто ошарашила его она.
Вот, тебе, и на!? Никогда ранее эта уроженка Рязанской земли, переводчик с английского языка, бок о бок проработавшая с Платоном почти пятнадцать лет, ранее даже не давала намёка на такую свою позицию?! За что боролся… – сильно обидевшись на неё, заключил он, быстро прощаясь.
Да! Прошедший год оказался для Платона насыщенным всякого рода переживаниями, настоящими городскими «страданиями», большую часть из которых ему неожиданно доставил шильник Гудин.
Глава 7. Гудин
– «Ну, я ж тебе говорил! А ты, как дурачок!».
Платон поначалу опешил от таких слов Гудина. Ведь это он, Платон, а не Гудин, изложил правильную версию, которую тут же подтвердили другие, более осведомлённые в этом вопросе, коллеги по работе.
Вот, тебе, на! Каков лицемер!? Всё с ног на голову поставил. Это значит, не он, а я дурачок!? Ну и ну! Ну, и Иван Гаврилович! Совсем от своей закомплексованности старик голову потерял. Да и лицо тоже! – мгновенно пронеслось у Платона в сознании.
Но он, как всегда, сдержался, слегка и чуть ехидно, лишь краешками губ, улыбнувшись улыбкой Мефистофеля. Его доброта, воля и моральная сила и на этот раз предоставили ему такую возможность.
Но теперь оскорбление со стороны Гудина было нанесено публично, хотя и, как бы, невзначай, походя, как само собой разумеющееся.
Платон, якобы по делам, быстро отошёл от открытой двери кабинета, в дверном проёме которого он только что стоял, задавая этот злополучный вопрос коллегам, с целью разрешения спора с Гудиным, который в мгновенье до этого быстро, желая опередить Платона, прошмыгнул, чуть ли не у того под мышкой, мимо в кабинет, чтобы скорее услышать ответ и, в зависимости от него, быстро среагировать, обеляя и оправдывая себя, «вешая всех собак» на Платона. Как он боялся выглядеть глупым, и мало знающим! И, как всегда, в своём репертуаре – мелькнула у Платона ещё не полностью, и неокончательно, сформировавшаяся мысль.
