Глава девятнадцатая, Суд
На суде в нужный момент, адвокат сообщил, что хозяин рассчитал своего работника накануне, и не может нести ответственности за его действия перед судом, он показал выписку из какой-то книги, где стояла дата якобы окончательного расчёта с Иосифом. Такой оборот мог привести к пересмотру дела, но судья вызвал еще несколько свидетелей и вполне этим удовлетворился. В качестве свидетеля выступил чиновник из департамента лесничества. Потом приказчик. И этим все закончилось. Согласно ранее добытым показаниям, Иосифа обвинили в незначительном правонарушении и дали два года исправительных работ, как сказал судья, это должно было пойти молодому человеку на пользу. Рядом с раввином сидела его старшая дочь Рахиль, которая не спускала глаз с молодого приезжего. Помощник Беня очень поздно понял, что не до конца утопил своего соперника. Ведь с некоторых пор он стал считать его своим личным врагом. Это именно Рахиль попросила его помочь приезжему Иосифу в городе в первый их день знакомства. Пройдет некоторое время, и сам Беня попадет в облаву на браконьеров.
Глава двадцатая, в которой мы увидим некоторые кошмары
Лиона
Его опять накрыло очередным кошмаром, следовало отлежаться, чтобы справиться с нахлынувшей мигом тоской, которая буквально высосала все силы. Слава богу, что путники остановились в старом сарае, где можно было немного переждать, лежа на прелой соломе. Пока мистер Канец прохаживался, пытаясь разогреться, сам Лион свалился, согнувшись калачиком, от этой позы его тело казалось маленьким, словно высушенным.
Он опять провалился в прошлое, в свой страшный бесконечный сон, который преследовал его с детства. Он прекрасно помнил тесный вагон, где всем взрослым приходилось всю дорогу стоять, потому что просто не было места. Это был женский вагон, где также находились и дети. Такие вагоны обычно перевозили скот, и не были предназначены для перевозки людей. На окнах имелись стальные решетки, пол был устлан старой соломой, которую в продолжении всей дороги истоптали так, что осталась только пыль. Серая пыль. Нет! Серая пыль будет потом, сначала это был просто мусор. Он валился с ног от усталости, но боялся потеряться. Поэтому садился на корточки возле своей матери, опирался своей спиной к ее ноге, и сидел молча, боясь выпустить ее руку хоть на мгновение. Сон мог нахлынуть в любую минуту. Тот сон был красочный, яркий. Там было много знакомых, любимых им людей, все они звали его почему-то Яковом. В глубине души он понимал, что его не могли так звать, но те далекие, бесконечно любимые люди тогда наклонялись к нему и называли Яковом, не иначе. Гладили по голове, трепали по щеке, что-то дарили. Кругом было много ярких шаров, цветов, где-то гремела посуда. Обычно семья устраивала очень тесные посиделки за старым столом, где хватало места всем. Полуовальный, раскладывающийся стол, застеленный белой накрахмаленной скатертью. Там был поднос с домашним клубничным тортом, так искусно приготовленный тетей. В высокие стеклянные стаканы наливали вкусный компот с крупной вишней, раздавали всем чистые тарелки, потом резали каждому по небольшому куску этого самого чудесного пирога-торта. Он не задувал свечей, почему-то это у них не было принято. Ему достался кусок с крупной клубникой поверх крема. Он был счастлив, все кругом были счастливы, много разговаривали, о чем-то громко спорили. Свой кусок он так и не доел! Потом он пытался вернуться к нему, но никак не мог, кусок был недосягаемый, словно это так было кому-то надо. Что-то отвлекло его в тот раз, возможно, что он хотел узнать, что ему подарили. Он еще раз протянул к своей тарелке руку, и потерял равновесие. Стал лихорадочно что-то искать, но никак не находил. Слышался постоянный стук колес. Вздрагивание вагона, лес чужих ног, которые отталкивают его, стряхивают чисто механически. Вот его поймала крепкая женская рука, помогла, чтобы он смог встать на ноги, отвоевав себе чуточку пространства на своем уровне. Единственное место, где свободно, это угол с выгребным ведром. Его отгородили несколькими плащами, связанными рукавами. Тот, кто приходил туда, имел возможность присесть в уединении, спрятанный от остальных этим заграждением. Ведро выносили на остановках. Вдоль стены стояли чемоданы и дорожные ящики, на которых можно было сидеть, женщины договорились, что это они будут делать по очереди. Так и делали, кто-то стоит, кто-то сидит, потом громко звучит отчисленное время, люди меняются местами. Однажды рано утром состав остановился, за стеной объявили, что это конец следования. Люди невольно напряглись, вслушиваясь в происходящее. Оказывается, так и есть. Всем следовало выйти из вагонов. Лязгнул засов, где-то был слышен звук отходящего локомотива. Вот вздрогнула дверь, отползла в сторону. Поток свежего воздуха и ослепительный свет ворвались внутрь, и все невольно шагнули к проему. Там возникла давка. Те, кто мог сразу выйти, оказались к этому не готовы, они на тот момент были без своих вещей. И это вызвало у них напряжение и тревогу, они пытались вернуться к своему багажу. Но их уже безжалостно толкали остальные люди, которые были готовы покинуть это место, и которым хотелось наконец-то выйти из этого душного вагона, вырваться на свободу. Небольшой деревянный трап охранялся молодыми, вооруженными людьми в форме. Прыгать с высоты не потребовалось, можно было просто пройти по этому деревянному настилу. Старший по званию приказал выходить и строиться тут же на площадке. Соседний вагон уже был пуст, там никого не осталось, кроме очередных трупов, которых не сдали на предыдущей станции. Люди беспорядочно бегали на оцепленной территории. Послышались полезные советы, предлагающие посетить туалет или набрать кипяток.
Вообще, это место выглядело вполне прилично. На фасаде кирпичного здания висела большая табличка с названием станции на немецком языке. Всюду на телеграфных столбах и стенах висели свежие букеты цветов, транспаранты и флаги. Еще в дороге среди пассажиров ходили разговоры, что для переселенцев отведут отдельную страну. Все это было, конечно, выдумки, но те, кого перевозили в тесных товарных вагонах, не желали терять последней надежды. Им не приходило в голову, что можно не просто выселить из Германии целый народ, больше того, потом уничтожить целую нацию!
Потом им приказали построиться. Люди еще пытались увидеть своих родных и знакомых из других вагонов, поэтому некоторое время царила неразбериха. Всем хотелось что-то сделать, например, попасть в туалет, или попить. Но оцепление уже выдавливало приехавших людей с территории станции на небольшую площадь. Те, кто сошел первый, они успели попить, даже умыться возле колонки. Офицер терпеливо выждал, потом поднес ко рту рупор и повторил приказ. Он был вежлив, но отдавал команды четко и требовал их выполнения. Его помощники, действуя прикладами карабинов, потеснили оставшуюся часть прибывших людей к площадке. Все, кто вышел из вагонов, имели на своей одежде отличительный знак желтого цвета, который уже мало чем напоминал звезду Давида.
Несколько рядов покорно выстроились, вперед вышли военнослужащие с листками, прошла перекличка. Всех вновь пересчитали. Потом офицер повернулся к другому человеку в штатской одежде, что-то ему тихо сообщил. Тот понимающе кивнул головой. Офицер опять поднял рупор и сказал, что остальную часть пути они должны пройти сами, там для них приготовили жилье, где их ждет вода, горячая пища, работа. Он показал своей рукой в сторону, люди развернулись, и колонна медленно побрела в указанном направлении.
