Вот он и надевает на себя маску высокомерия, стараясь находиться на расстоянии, быть недоступным, многозначительным.
В этот момент его одолевает мысль: пусть, мол, думают про меня: Ну и ну! Этот о-го-го! Этот да-а!
Ан, нет! Это пустое место! Простейшая тварь божья!».
В ответ согласные и не согласные гости, перебивая друг друга, дружно загалдели, невольно подтверждая слова Платона и вызывая смех у быстро соображающего Александра.
– «Je sais, que je ne sais pas!» – сквозь смех ответил он Платону.
– «Фу, дурак!» – встрепенулась его жена.
– «А у нас ведь как часто бывает? Если человек говорит непонятно, значит он дурак!» – защитил Платон друга.
– «А, кстати, о французском!» – вдруг встрепенулся Егор, как всегда переводя непонятное на анекдоты.
– «В восьмилетке ЧП, четырнадцатилетняя девочка забеременела! Учительница пригласила виновницу в кабинет к директору-мужчине на разборку: «Маша, ну я ж тебя прикрепила к Вовочке, чтобы ты его подтянула по-французски!». Директор засмеялся: «Да-а! Вот теперь мне понятно, кто кого подтянул и как?!».
Такой поворот вечера был встречен недружным смехом, но толкнувшим автора на новое творение:
– «Вовочка, ты ошибся в слове хирург, написав его через «е»! Нет, Мариванна! Я написал правильно, как Вы учили, проверив его проверочным словом!».
Но теперь недружный смех гостей больше свидетельствовал о том, что не все нашли нужное проверочное слово.
– «А ты про какого Вовочку нам тут рассказываешь!?» – попыталась напугать жена мужа.
– «Да уж не про того, которого показывают по всем анналам ЦТВ!» – опять отшутился тот.
– «По тебе Кащенко скучает!» – подбила итог Варвара.
– «Давайте вернёмся к культуре!» – вовремя вмешался в диалог супругов вмиг посерьёзневший Юрий Алексеевич.
И тут все вперебой заговорили обо всём и ни о чём конкретно. Ветераны естественно вспомнили и о прошлом, опять подведя итог обсуждения устами мудрой хозяйки дома:
– «А это были те времена, когда ещё была культура!».
И все дружно сошлись во мнении, что культура – это, прежде всего, конечно лекарство от хамства. С культуры перешли на искусство и красоту.
– «Даже умирать надо красиво!» – неожиданно вставил своё слово в разговор старших Максим.
Незаметно перешли на, теперь, почему-то, видимо из-за дурновкусия, ставший модным, национальный вопрос.
Первым завёлся Платон, вспомнив Гудина:
– «У нас на работе есть «не-кий», смесь немца с русской! Согласитесь, что так его называть лучше, нежели «русс-мец»?!».
– «А как будет звучать смесь белоруса с… полькой?!» – в пику Платону вопрошал Егор.
– «Бело-ляк, или по-русс!» – невозмутимо ответил писатель.
– «Скорее всего «поло-русс»!» – вовремя пришёл на помощь мудрый Александр.
Проснулась и Марина. Она почему-то всегда считала Платона украинцем, несмотря на неоднократные его и Ксении разъяснения.
Видимо её всегда сбивало с толку ещё и наличие у Платона сына на Украине, а не только его петушиная фамилия.
– «Платон! А как там твои другие родственники на Украине?!» – неожиданно перевела она обсуждаемый вопрос с национального на националистический и политический.
И ей опять пришлось объяснять всё сначала. Но теперь за Платона это сделала, тоже потерявшая терпение, его жена, подруга вопрошавшей.
Почему-то потом досталось и Советской власти, за которую сенсационно вступился чистокровный американец:
– «Да если бы не Ваша Советская власть, рабочие на Западе жили бы намного хуже, беднее! Именно из-за Вашей страны капиталисты были вынуждены поднимать жизненный уровень своего народа, чтобы он не глядел с завистью на Восток и не готовил революцию!».
И с ним ветераны со стыдом, молча, согласились.
Однако Варвара ловко вернулась к началу разговора:
– «Одно из порождений Советской власти – это человек без чести и совести, то есть подлец. Он же – без роду, без племени, то есть Иван, не помнящий родства!».
– «Стукач, например!» – добавил, стуча по столу, Егор.
Жена сразу поняла намёк мужа и пригласила всех к чаю. И в этот раз опять наслаждались Тирольскими пирогами и конфетами в ассортименте. Гостей удивило разнообразие чаёв – на все вкусы и запросы.
Расходились не поздно. Первыми ушли Юрий с Мариной, которым надо было сначала на троллейбусе и метро «Таганская-кольцевая» добраться до Курского вокзала, а с него уже до Никольского, и далее пешком.
За ними отбыли Александр с Натальей и Сергеем, и были отпущены Кеша с Кирой. Платон проводил всех пятерых, путь которых пролегал к метро «Новокузнецкая», до остановки трамвая «Памятник пограничникам Отечества» напротив Института питания, куда уже забыла дорогу Варвара.
Остальные остались на уборку квартиры и ночёвку, сочувствуя отбывшим по поводу густого, непрекращающегося, мокрого снегопада.
И на следующий день, в воскресенье 15 февраля, Платон не пошёл на лыжах, но не из-за недостаточного, или остаточного самочувствия, а из-за того же сильного, мокрого снегопада.
Последующие рабочие дни проходили буднично, обыкновенно. Да и погода ничем не радовала, часто шёл снег, причём и мокрый тоже. Стало тяжело и птицам, которых Платон ежедневно подкармливал через форточку окна цеха. В среду, на работе, всё ещё находясь под впечатлением от празднования пятидесятилетия жены, в воспоминаниях о вальсе «Дунайские волны», где он тряхнул стариной с Варварой, Платон наблюдал, как весёлые воробьи пытаются выклевать из глубокого, рыхлого снега, брошенные им хлебные крошки. И сами собой полились лирические строчки, сложившись в два стихотворения «Птицы – друзья» под музыку вальса «Дунайские волны»:
Что-то давно не видно друзей:
Нет воробьёв, нет голубей!
Снег за окошком мокрый идёт.
Птицам кормиться он не даёт.
Им я насыпал хлеб и крупу.
Но птиц и не видно. Я не пойму.
Да и неслышно их голосов.
Лишь грусть струится зимних басов.
Видно под крышей где-то сидят.
Снег, непогоду пересидят.
Птицы – не люди. Им невдомёк,
Как получают жизни урок.
Грустно гляжу я на мокрый хлеб.
Птиц всё невидно, даже их след.
Так и с друзьями. Я их терял.
Словом лишь добрым их поминал.
Птицы – не люди. Они лишь друзья!
Всегда все готовы слушать меня.
Им и пою я песню мою.
Друзьям изливаю я душу свою!
и «Предвестники весны»:
