Со временем и Тимофей нашёл нужную лазейку к казне хозяина, а потом и к заветной тайне их дочери, обрюхатив старшую себя, успев к тому времени стать уже приказчиком.
Её отец, конечно, хотел лучшей партии для своей любимой дочурки.
Но, не желая позора и под натиском неугомонной жены, он смирился.
Вместе с приданым к Тимофею перешла и доля дела тестя, и в нём он со временем развернулся. Однако, как выходцу из относительно бедных слоёв населения, ему с детства всё же была присуща психология нищенства.
То есть Тимофея Семёновича отличали не только излишняя скромность и чрезмерная бережливость, но даже скряжничество и жадность.
Однако это во многом способствовало, в конечном счете, выживанию всей его семьи, его потомства, особенно после смерти жены в 1918 году.
Тогда ведь Тимофей Семёнович остался один с четырьмя маленькими детьми, с которыми поначалу было очень трудно. Но нашлась сердобольная из женщин, которых сейчас найти-то трудно, и вышла за него замуж. Они вместе вырастили, воспитали и довели детей до среднего специального образования. Но в сорок третьем году она навечно упокоилась на Пятницком кладбище в Москве.
Часть одного дома и весь второй дом он сдавал жильцам в наём. Своих же детей держал в бедности. Одеты они были скромно в латанное-перелатанное, летом ходили босиком, а ели старыми деревянными ложками из одной большой тарелки.
С началом НЭПа в 1922 году он продал, доставшийся ему по наследству, отчий дом в деревне Софрино в Московской области, таким образом, избежав раскулачивания, и опять начал торговать. В то время как новый хозяин из-за такого приобретения вскоре пострадал выселением в Сибирь.
Будучи бережливым к своему имуществу Тимофей Семёнович также уважительно относился и к чужому добру. Даже когда знакомые предлагали ему деньги в долг для развития его деятельности, тот отказывался, и всегда строго придерживался этого правила, научив этому и сына Александра и внука Славу. Особенно это правило было полезным, когда на денежном рынке бывало неустойчивое положение.
Как отдавать долг, когда деньги меняются? – рассуждал он.
Мудрый и хитрый Тимофей считал НЭП обманом со стороны Советской власти. Ведь после революции у многих, как и у него, было немало зарыто и спрятано золота и драгоценностей. А как их новой власти изъять у потенциально богатых? Вот и придумали хитрый путь к такому изъятию!
И этот путь вёл к спасению нового строя. Ведь большевики не умели вести хозяйство – искренне считал дед Вячеслава Александровича, да потом и он сам. Особенно это касалось управления фабриками, заводами, банками, финансами и прочим.
Бывшие хозяева в течение почти пяти лет всё показали и всему научили, а золото «добровольно» оказалось в руках новой власти.
Дед Вячеслава Александровича имел относительно небольшой оборот капитала и физически не пострадал, но дома конфисковали, а он до самой своей смерти в 1958 году жил в одной из квартир бывшего своего собственного дома.
А причиной смерти Тимофея Семёновича стала травма, полученная при падении в Рижских банях, куда они всей семьёй ходили раз в неделю мыться за тридцать копеек. А девятнадцатилетний Вячеслав был свидетелем этого. Дед поскользнулся на луже в бане, и от удара копчиком об кафельный пол потерял сознание от болевого шока. Потеряв много крови, он сильно ослаб, а затем заболел скоротечным раком желудка и умер. А похоронили его рядом с могилой второй жены всё на том же Пятницком кладбище.
Отец же Вячеслава Александровича всю жизнь страдал плохим зрением, и в своё время был освобождён от службы в армии, и имел бронь. Поэтому во время войны он служил заведующим столовой в одном из московских госпиталей.
Особенно тяжело было москвичам осенью 1941-го года. Немцы рвались к Москве. В городе было введено военное положение, а потом ещё и более жесткое – осадное. Бытовые условия резко ухудшились. Газ, свет и воду давали нерегулярно, поэтому водой запасались всегда впрок. Отапливались в основном печками-буржуйками, но дров тоже не хватало.
Заклеенные окна и военные патрули на улицах стали городской обыденностью. Вой сирен, предвещавший бомбёжки, которые начались ещё с 27 июля 1941 года, более ста раз поднимал москвичей из домов и гнал их в бомбоубежища и прочие лёгкие укрытия, спасая хотя бы от осколков.
Но народ, стиснув зубы, боролся за своё выживание. Население успешно справлялось с лёгкими зажигательными бомбами, избавляя город от тысячи пожаров.
И люди постепенно привыкли к тяготам такой жизни. Многие москвичи перестали прятаться в бомбоубежища и укрытия, оставаясь в своих квартирах, в том числе мать и сын Бармины. Позже Маруся рассказывала сыночку, как он, двухлетний, намаявшись за день, спал, как убитый и не реагировал ни на вой сирен, ни на взрывы авиабомб.
А самым тяжёлым днём в их испытаниях стало 16 октября 1941-го года, когда город охватила паника, и многие пешком пошли из Москвы на Восток.
Тогда уже с утра многое в Москве оказалось брошенным, в том числе предприятия, учреждения и магазины. Началось мародёрство.
Некоторые трусливые и потенциально несогласные с советской властью стали во дворах сжигать, имевшуюся дома прокоммунистическую литературу и портреты вождей, выбрасывать их бюсты.
И только вечернее обращение по радио Первого секретаря МК и МГК, секретаря ЦК ВКП(б) А.С. Щербакова с хорошей информацией с фронта несколько успокоило людей, сдержав их бегство и мародёрство.
Позже, во время осенней, вечерней облавы Александра Тимофеевича схватили на улице, и после начальной военной подготовки хотели отправить на фронт. Хорошо, что ему удалось послать весточку домой, сообщив о своём местопребывании под Москвой, так как его Мусенька уже вся испереживалась, и постоянно и дома и в церкви молилась Богу.
Маруся взяла белый билет мужа и его бронь, добавив ещё и водку с закуской, и поехала в часть к мужу. Но самого его она там не увидела.
Его же начальник, посмотрев документы и приняв подарок, пообещал ей вернуть Александра Тимофеевича, если того уже не отправили на фронт.
Пока Маруся долго добиралась до дома, муж уже пил там чай за столом.
И она искренне считала, что этим обязана исключительно молитвам Богу от всего сердца.
А кратковременное нахождение Александра Тимофеевича в действующей армии во время обороны Москвы, дало ему возможность со временем получить медаль «За оборону Москвы», наличие которой в свою очередь спасло его в 1975 году от тюрьмы.
Как говорится, всё, что не делается – к лучшему!
Тогда Александра Тимофеевича арестовали вместе с другими работниками столовой, в которой он работал заведующим производством, то есть шеф-поваром, за хищение социалистической собственности.
Но вышедшее Постановление Совета Министров СССР к тридцатилетию Победы в Великой Отечественной войне об освобождении из тюрем и из-под следствия всех, имевших соответствующие награды, спасло отца Вячеслава от тюрьмы и позора. Тогда Александр Тимофеевич ещё находился под следствием, и его вина пока не была доказана.
