Грустное настроение навеяло и грустные мысли. По непонятным причинам Жан Татлян не отвечал на электронные письма Платона. Но в этом был и плюс. Сохранялась дистанция между звездой, кумиром, и его поклонником, созерцателем – слушателем.
Бабье лето, продержавшееся чуть больше двух недель, завершилось семнадцатого после семнадцати почти повсеместным московским ливнем с грозой. Но, конечно, он обошёл стороной подмосковный юг. Уже на станции «Отдых» было сухо.
И действительно, в Загорново тоже было сухо и безветренно, и небо пока оставалось чистым, а лучи Солнца ещё освещали землю. Недаром Платон давно прозвал своё дачное место – Сочи.
Но пока он радостный шёл до своего участка, небо на горизонте с севера, со стороны Москвы, уже заволакивалось тучами. Его голубизна сменилась сплошной пеленой облаков, которые из белых на глазах превращались в серые. Явно назревал дождь.
Платон только и успел дойти до дачи, переодеться и принести воды, как и здесь небеса низверглись на землю настоящим водопадом с грозой.
Но уже следующее холодное утро встретило Платона солнечной погодой и чистым небом. А после ливня земля покрылась жёлто-цветными листьями. Явные признаки осени давали о себе знать. Подул северный ветер. Холодно было и днём. Вместо уже привычных двадцати градусов тепла, стало всего двенадцать. А поздно вечером на улице уже попахивало морозцем. Началась осень.
С летом теперь можно было уже распрощаться до будущего лета. Ах, лето, лето! – чуть ли не запел поэт.
Вместе с холодом Платон заметил, что на него напал давно подзабытый осенний жор. Аппетит был явно выше среднего, тянуло на мясо.
Как и все последние годы, Платон занялся самой трудоёмкой работой в огороде – обработкой клубники.
Тимоша, как всегда вертелся рядом. Увидев, как хозяин тужится в попытке вытащить из земли толстый корень, не оборвав его, котёнок начал помогать ему лапкой, получив в благодарность улыбку и слова поощрения.
Позже, взбодренный похвалой хозяина, он энергично, уже двумя лапками разрывал кое-где землю, внося свой вклад в выкапывание лунок и бороздок. Хозяин был рад такой помощи способного котика.
В субботу, 19 сентября после обеда, Платон увидел соседей Дибилевичей за непривычной для них работой. Старший сын Денис без особого усердия и успеха подрубал корни наконец-таки спиленного пресловутого Канадского клёна, громадным сорняком росшего на углу их участка. Они с отцом безуспешно пытались выкорчевать пень до основания.
Тогда старший, Валерий, попросил у Платона совета, как выкорчевать останки дерева. Тот любезно ответил:
– «Раз пень сейчас не качается, значит надо сначала откопать и обрубить толстые корни! А дальше пойдёт легче!».
Но тем было лень заниматься нудной работой, да и не привыкли они к ней. Поэтому они подогнали машину и с её помощью попытались выдрать пень из земли, но тщетно! Тогда это занятие они перенесли на следующий день.
Да-а! И до Дибилевичей труд дошёл! Слава богу, они клён ликвидировали! – радовался сосед.
Тот затенял значительную часть территории. Но, главное, он касался столба и проводов, идущих не только мимо, транзитом, но и на территории сразу четырёх участков, включая самих Дибилевичей, а также Платона, Котовых и Ларисы.
Но оказалось, что это ещё не все прелести беспокойного соседства. Поздно ночью Платона разбудили голоса, скорее вопли.
– «Ку-ка-ре-ку-у! Ку-ка-ре-ку-у!» – доносилось квази человечье на всю улицу.
И после короткой паузы, ещё раз:
– «Ку-ка-ре-ку-у! Ку-ка-ре-ку-у!».
Потом крики прекращались. Но через некоторое время вновь возобновлялись, но уже в другом исполнении, в том числе в девичьем.
Платон понял, что у Дибилевичей играют в карты, и проигравший в наказание бегает по территории их участка, вещая в разные стороны, что поэтому всем вокруг пора вставать.
Дебилы не могли, или не хотели понять, что кричать они могут и внутри своего помещения, не мешая спать соседям.
– «Да-а! Дибилевичи, они и есть дебилевичи!» – сокрушался ими разбуженный.
Покончив с огородом, он переключился на подготовку к зиме и сада: вырезал старую малину, обрезал сухие ветки, обрубил и выкорчевал ненужную поросль деревьев и кустов.
Работая, Платон увидел, что сухих листьев стало существенно больше.
А заскучавшие от унылой обстановки кошки напоследок с удовольствием играли ими в высокой траве. Ведь приближался срок их перевозки.
Платон хотел это сделать в один день, но в два заезда – в понедельник утром и вечером, перевозя за один раз по паре тварей.
Ещё вечером догадливые кошки ходили вокруг хозяина и обнюхивали приготовленные для них сумки, чуть ли не забираясь в них.
Утром Платон хотел забрать одних кошек. Соню в кошачьей перевозке, а Мусю в её любимой сумке, на дно которой было уложен оргалит, а по бокам было прорезано множество отверстий с десятикопеечную монету для вентиляции. Однако утром настроение у некоторых молодых изменилось.
Соня, поначалу что-то выговорив Платону, в конце концов, не пошла в дом и убежала. А занявший было её место, но за пазухой Платона, котёнок-переросток Тимоша возмутился теперь непривычным для него заточением под сомкнувшейся молнией.
С силой высунув наружу сначала свой нос, потом мордочку и всю голову, он начал яростно вырываться из заточения, пытаясь лапками расширить спасительное выходное отверстие на свободу. Он усердно пыхтел и мяукал, будто говоря хозяину:
– «Пусти, гад! Век воли не видать!».
– «Ну, и чёрт с Вами! До вечера!» – в сердцах бросил хозяин, взяв лишь одну вяло послушную, уже заурчавшую, мудрую Мусю.
Тимоша спрыгнул на землю и пустился наутёк. Платон последовал было за ним. Но тот держал безопасную дистанцию, в итоге забравшись на середину свежее взрыхлённой грядки, словно оттуда говоря и дразня хозяина:
– «Попробуй, достань меня! Ведь ты же не будешь портить своё творение?!».
Пришлось бывшему инженеру отступить от настоящего котёнка-индиго.
Вечером же Платон хотел забрать одних котов, оставив пока в наказание, сбежавшую от него утром Соню. Но та, как почувствовавшая свою вину, вертелась рядом. Тогда он решил рискнуть и взять сразу троих.
А те, почувствовав долгожданный отъезд, даже на улице вечером уже буквально толпились вокруг хозяина, лежали, чуть ли не у его ног. А в доме вообще сели около корзины и сумки, сулящих им избавление от чрезмерно затянувшегося в этот раз летнего отдыха.
Старшие весьма охотно полезли в свои кареты. Тихон – в корзину-переноску, Соня – в специально для этого модернизированную сумку, в которой ещё утром переезжала Муся. А вот самый младший, до этого весь вечер нападавший на старших, в ответственный момент улизнул.
