Но, когда гружёный двумя кошками Платон направился к калитке, тот объявился. Хозяин даже предложил ему поехать вместе, как и весной, у него ха пазухой. Но вместо этого Тима, уже познавший тесноту такого заточения, задрав вверх хвост, гордо продефилировал впереди него на улицу и скрылся в придорожных кустах их шиповника.
На прощание хозяин крикнул ему:
– «Тимоша! До завтра!».
И триумвират бывших дачников направился в путь.
Солнце уже давно село за горизонт, оставив ярко-красной зарёй свой след на небе. Было как-то очень спокойно и величественно!
Спокойно – от всех выполненных ранее запланированных дел.
Величественно – от природы с её сухостью и чистотой под ногами; от живописного неба на горизонте; от чистого и свежего, но ещё не холодного воздуха; от красоты меняющих окраску деревьев и кустов.
И этим вечером ещё было необыкновенно тепло, как летом.
Шарма добавляло и предвкушение возвращения домой в почти пустой электричке, в которой ехать было одно удовольствие!
Ещё по дороге на станцию, очарованный окружающей действительностью, Платон разговаривал с кошками, рассказывая им, как они все вместе хорошо отдохнули этим летом.
Да и уезжали они в сухое, не холодное, ещё не в совсем тёмное время суток. То есть не бежали с дачи, а уезжали степенно, как порядочные, уважаемые и знающие себе цену, люди и звери.
А те молча внимали спасителю. Лишь перед самой платформой, укачавшийся от постоянных ударов бедра хозяина, Тихон слегка заскулил, как кутёнок.
В электричке обе особи, сначала лишь сопя, к концу пути потребовали внимание ласковой руки хозяина.
До дома доехали без приключений.
Платон соскучился по Кеше. А тот, погрязший в работе, учёбе и любовных похождениях, – не очень. Придя очень поздно и обменявшись с отцом последними новостями, тот, усталый, плюхнулся в постель. Платон же лёг ещё позже, как всегда, полвторого.
На завтра, во вторник, ему предстояло после работы съездить за Тимошей. Вечером тот чуть ли не у порога дома радостно встретил хозяина, заметив его ещё издалека. Платон накормил проголодавшегося малыша сосиской. Весь вечер он ошивался около Платона, то помогая ему в любой работе, то на кого-то охотясь.
А вот спать на террасном диване Тимоша никак не хотел. Там ведь отсутствовали привычные тёплые тела Тиши и Муси. Он забрался на второй этаж и лёг на обычное место Сони на ковре под дверью спальни хозяина. Ведь из-под неё ночью шёл тёплый воздух от обогревателя. Тут же, сморенный дневными одиночными переживаниями, котёнок и затих.
Ночью он подал голос, но на улицу не захотел. Пришлось Патону его отпустить туда силой.
Утром Платона разбудил требовательный вопль котёнка с улицы, через минуту подтверждённый мелодией телефонного будильника.
Да! Биологические часы у него точно ходят! – понял хозяин.
Пришелец теперь не отходил от него ни на шаг, мурлыча и тычась в ноги носом. Платон опять разогрел сосиску, порезал её на куски и дал котёнку. Но тот съел совсем мало, что было не свойственно Дворянским сосискам Раменского производства. Зато он стал ласкаться у стола, прося сыру, после которого он даже не вернулся к сосискам.
Лишь перед самым их выходом Тимоша, было, дёрнулся к кормушке, но был сграбастан пятернёй хозяина и посажен в сумку:
– «Всё! Пора выходить!».
Котёнок вроде бы и не сопротивлялся, но, как Терёшечка перед печкой, пытался широко расставить лапки перед глубиной сумки. Но тщетно.
Но через сотню метров Тимоша стал мяукать. Платон немного расстегнул молнию и погладил его по лобику. Но этого оказалось мало.
Тогда хозяин разрешил питомцу высунуть всю мордочку на свою руку, продолжая ею же поглаживать малыша. Но тот не унимался, рвался из сумки.
Уже за калиткой товарищества Платону пришлось взять непоседу на руки, ласково теребя и поглаживая приятную ношу.
Но Тима упорно порывался на землю проявить самостоятельность.
Тогда Платон предупредил подопечного, что если он спрыгнет и побежит, то времени ловить его у него не будет, так как они и так поздно вышли, и тому придётся ждать хозяина до вечера.
Но Тимоша продолжал рваться на волю. У первого же дома посёлка «Мирный» Платон всё же упустил его. Котёнок спрыгнул, огляделся.
А увидев впереди взрослую кошку, сиганул в придорожную канаву, и скрылся из вида. Но это была не та канава, идущая вдоль жилых домов, в которой его нашёл Платон четыре месяца назад, а большая и глубокая, с противоположной стороны от обочины дороги.
Сожаление о том, что котёнка не удалось взять с собой, неожиданно прервалось одним из студентов в электричке. Он красочно описывал подруге одного из своих самых суровых преподавателей по кличке «Доктор Зло»:
– «Представляешь? Он в белом халатике, лысый, с глубоким шрамом на голове от когда-то упавшего на него тридцатикилограммового осциллографа!».
– «Вот тогда-то у него и испортились нервы!» – догадалась подруга.
Весь рабочий день Платон с нетерпением ожидал вечера и поисков Тимоши. К счастью, обещанного дождя в этот день так и не случилось.
Вместо этого небо заволокла сплошная облачность, вернее пелена из смога и испарений.
Изотермия, характерная для этого времени года, привнесла в природу стабильность. Сплошная облачность лишь изредка поплёвывала коротким моросящим дождём, но холодно не было. Платон до сих пор вполне обходился лёгкой летней курткой-ветровкой, надетой на футболку с майкой.
И всё это вкупе с иммунодепрессантом «Метотрексатом», принимаемым Платоном два дня в неделю, не повлияло, во всяком случае, пока, сколь-нибудь заметным образом на его здоровье.
Платон в душе надеялся, что котёнок в течение дня придёт домой, на дачу. Но тщетно. Его не было на месте, он не встречал хозяина, спеша навстречу ему весёлой рысью с вертикально поднятым хвостиком и радостно-мягким мяу, порой напоминавшим звонкое «папа».
Хотя по дороге мимо посёлка Платон громко звал его и по имени на все лады, и просто кис-кис, котенка будто след простыл. В один из моментов Платону показалось, что как раз у самого крайнего дома он вроде слышал чёй-то далёкий писк, но ожидание повтора этого не оправдалось.
Сразу какая-то горькая обида, досада на самого себя, чувство вины – охватили его душу. Ему стало очень грустно и чуть ли не до слёз жалко пропажу. Но Платон пока не оставлял надежду встретить своего любимца.
Но с другой стороны, возникло ощущение свободы, развязности рук.
Да и Ксении будет спокойней без Тимоши, не говоря пока при этом о Тише, Мусе, и особенно о Соне! – невольно оправдывал он себя.
А вообще-то говоря, это наверно ещё один мне знак, на этот раз, что я Тимошу всё же потеряю?! – решил впечатлительный.
