– «И будет фонарь!» – перебил её, а не свою голову, муж.
Но Солнце возвратилось к Платону в вагоне электрички. От его лучей в лицо он традиционно трижды чихнул, записывая в блокнот сущую правду.
Но тут возымел действие эффект от накануне съеденного в Загорново чеснока, дав ненужный результат.
Спустя считанные минуты после этого, набиравшая SMS-ку сыну, Ксения тактично отреагировала на ухо мужу:
– «Когда ты кашляешь, или чихаешь, от тебя говном несёт!».
В ответ муж философски заметил:
– «Ксюх! А ты знаешь, какая разница между утюгом и матюгом?».
Видя удивлённое лицо жены, сочинитель всего и вся продолжил:
– «Если приложить, то от обоих больно! Только от одного – физически, а от другого – морально!».
На дачу шли долго и по грязи.
– «У меня как-то на душе неприятно!» – вдруг заметила остановившаяся Ксения, разглядывая свои грязные кроссовки.
– «А где же тогда твоя душа живёт? Получается, что в пятках!?» – словно продолжая вагонную тему, ответил муж.
А на обратном пути супруги, заранее сговорившись, заскочили ненадолго в Салтыковку к Варваре и Егору.
Встретившая их хозяйка была всё ещё при фартуке, а хозяин – только что при бутылке. Ксения поддержала разговор сестры, в то время как Платон не поддержал предложение свояка.
Разговор начали естественно с дачных дел. Ксения похвалилась, что её муж не работает, а просто пашет, как Папа Карло!
– «Буратину строгаешь?!» – спросил его немного обиженный Егор, совершив несколько неловких фрикционных движений своим старым тазом.
Неловкость мужа компенсировала находчивая Варвара:
– «Да не беспокойся ты! Он за свою жизнь уже настрогался! Пора и на покой, как и тебе!».
Она глянула на мужа ласковыми глазами, будто благодаря за вчерашнее.
– «О! У Вас уже затопили!» – обрадовалась озябшая к вечеру Ксения.
– «Да, уж! У нас ведь свой истопник!» – ответила Варвара, нежно поглаживая мужа по тому месту, где когда-то тоже была пышная шевелюра.
А в понедельник эхо предстоящего отопительного сезона докатилось и до Николоворобинского переулка. Из основного здания института прибыли два прикреплённых слесаря-сантехника – предвестники скорого появления тепла.
Один пожилой, наверно возраста Платона, интеллигентный с доброй внешностью театрального дедушки. Второй – чуть моложе, хмурый, невежливый и неопрятный, видимо всегда настроенный на негатив, напомнил писателю недоеденный чебурек. Интеллект видимо лишь задел его плечом, вызвав неподдельное, не проходящее удивление на его тупом лице.
Платон уже был знаком с его деяниями. Тот как-то в отсутствие хозяина врезал замок в дверь кабинета Платона. И сделал это как-то неаккуратно, даже безмозгло, не как столяр, тем более не так, как сделал бы сам Платон.
И вот теперь этот знаток ощупал холодные батареи и, ворча, выдал снежную вершину своей логики:
– «Да здесь и не мёрзнут, раз форточка открыта!» – высказался он в адрес Платона, бесцеремонно закрыв её.
Первый же сантехник, в отличие от второго, всегда любезно здоровался и был нацелен только на позитив.
Проверив соединения и краны, умный увёл дурачка, извинившись за него перед Платоном.
А тот пошёл к Надежде доложить обстановку. Протискиваясь между шкафом и пришедшей со второго этажа опытным врачом и зрелой женщиной Анютой, оживлённо беседовавшей с Надеждой, он вполголоса попросил её:
– «Разрешите!».
А та, не обращая видимого внимания на мужчину, вдруг выдала давно сокровенное:
– «Да-а! Конечно!».
Но я же не спросил, можно ли? – про себя удивился Платон.
Да! Анюта, похоже, не против со мной?! Хорошая баба, упругая! – подбил он итог.
Сам зарядившись положительными эмоциями, вечером он съёздил в гараж продолжить подзарядку аккумулятора. На улице уже было темно. В окне автобуса явственно отражались лица пассажиров.
Платон обратил внимание на то, что сидевшая напротив него средних лет дива внимательно разглядывает его отражение в стекле, строя ему глазки.
Её лицо показалось ему знакомым, но он так и не вспомнил его обладательницу.
Ах, бабы, бабы! Всё-то Вам неймётся! Прошло ведь уже твоё лето, голубушка! – мысленно обратился он к сидевшей напротив, выходя на своей остановке.
А пятая серия Бабьего лета, робко начавшаяся в понедельник, набрала силу во вторник. В этот день, 20 октября, АКБ «Славия», наконец, вернул Платону одиннадцатилетний долг обесценившихся за это время денег.
Всё! Больше с банками я не якшаюсь! – облегчённо вздохнул он, получив деньги.
Ощущение финансового долга кому-либо всегда вызывало у Платона чувство омерзения. А наличие не возвращаемого вовремя долга кого-либо ему самому вызывало у него чувство презрения должника. Конечно, можно было бы и посудиться с банком за больший процент в соответствии со сроком задержки выплаты и с учётом ставок рефинансирования ЦБ РФ.
Но Платон давно подсчитал минимально возможный процент, с которым он бы согласился, и который он в итоге и получил.
На судебные тяжбы не хотелось тратить ни нервов, ни времени.
Хотя в случае удачи ему светили бы миллионы. Но это лишь чисто теоретически. А как показывал его жизненный опыт, на практике всё вышло бы по-другому. Ответчики приложили бы все силы, чтобы эти деньги оставить себе. Так что этот вопрос пока был им закрыт.
И Платон, наконец, получил материальную компенсацию морального ущерба, полученного им во время работы у Сулисова.
Он давно обратил внимание, что как только в жизни сделаешь решительный и твёрдый финансовый шаг, ведущий к получению «своих» денег, так сразу, будто по чьей-то команде открываются заветные ворота и тебе начинаются сыпаться деньги и из других, давно подзабытых источников. Словно кто-то, спохватившись и увидав, что тебе «надо», начинает открывать створки плотины и выпускать, если не поток, то хотя бы отдельные его ручейки. Пусть и по мелочам, пусть то, что тебе и так положено, но зато приходит раньше срока! Всё равно это как-то приходит!
Сухая и солнечная погода этого вторника сменилась сначала густой облачностью бессолнечной среды, а затем и пунцово-серым небом с небольшими, но затяжными дождями четверга. Очередная серия Бабьего лета не состоялась, и теперь оно закончилось уже навсегда. И об этой поре осени Платон дописал в пятницу на работе очередное своё стихотворение.
Покрыта инеем трава.
Меня встречает в воскресенье
Средина осени – пора,
Что дарит бездну вдохновенья!
Да! Осень набрала красу!
Туман, скрывая недостатки,
И, породив в ночи росу,
Закрыл собой земли распадки.
Но Солнце, поднимаясь ввысь,
И золотом всё озаряя,
Командует туману: «Брысь!»,
Его с лица Земли стирая.
Борьба такая длилась день
С успехом переменным.
Но Солнцу драться было лень
С противником надменным…
Туман заметно поредел.
Растаяли и льдинки.
Тягаться с Солнцем кто посмел?!
Увидел я картинки:
Подсохла кое-где роса,
И воздух стал теплее,
И громче птичьи голоса,
И осень всё милее.
Успел я сделать все дела
На даче в воскресенье.
И после этого в меня
Вселилось вдохновенье.
Я осень зрелую люблю,
Когда с утра в тумане
Я красоту её ловлю
С желаньем, в птичьем гаме!
А вечером, по электронной почте, он послал последнее поздравительное сообщение своему кумиру Жану Татляну:
