Какой участок мозга заставил Рут поделиться со мной временем, вниманием и любовью?
Реально ли отделить разум от мозга? Как их различить? Я могу оперировать на мозге, но не могу оперировать разум, однако операция на мозге способна раз и навсегда изменить разум человека.
Ни один из подобных участков я не отыскал в мозге, плававшем в формальдегиде, и не разглядел в микроскоп во время операций. В студенческую пору я провел множество ночей, используя собственный мозг, чтобы думать о мозге, а затем (опять же с помощью разума) размышляя над тем, сколь иронично это занятие. Можно ли отделить разум от мозга? Как их различить? Я могу оперировать на мозге, но не могу оперировать разум, однако операция на мозге способна раз и навсегда изменить разум человека. Извечная проблема причинно-следственной связи – сродни старому, как мир, вопросу о том, что было раньше: курица или яйцо. В один прекрасный день я спросил об этом Рут.
– Джим, – ответила она, – когда ты голоден, то не все ли равно, что было раньше: курица или яйцо?
Временами я бывал очень голоден и с удовольствием слопал бы и курицу, и яйцо.
Рут умела разложить любой вопрос по полочкам и взглянуть на него под разными углами. День за днем она учила меня по-новому осмысливать мои же чувства и мысли. И эти вот мысли о мыслях, то есть способность мозга наблюдать за собственной работой со стороны, – одна из его величайших загадок.
До отъезда Рут осталось всего две недели. Я только-только осознал идею о том, что могу созерцать собственные мысли, а значит, они существуют отдельно от меня, как Рут поразила мое воображение очередным трюком.
– Джим, ты когда-нибудь видел, как фокусник распиливает ассистентку пополам?
Я кивнул:
– Конечно.
– Что ж, мы с тобой проделаем нечто похожее, но только с твоим сердцем. Мы разрежем его. Разделим прямо пополам.
Я, само собой, не понял, о чем идет речь, однако уже привык к неожиданным идеям Рут. Так что мне оставалось лишь поудобнее усесться, пристегнуться и насладиться поездкой.
Второй прием Рут
Обуздание разума
1. После того как тело полностью расслабится (см. «Первый прием Рут»), пора переходить к обузданию разума.
2. Сперва сосредоточьтесь на дыхании. Вас непременно будут отвлекать самые разные мысли, и это нормально. Каждый раз, когда заметите, что ваше внимание переключилось на что-нибудь другое, усилием воли вновь фокусируйтесь на дыхании. Некоторым, например, вернуть концентрацию внимания помогают мысли о том, как воздух наполняет легкие и выходит из них.
3. К другим методам, благодаря которым разум перестает бесцельно блуждать, относятся чтение мантры (это слово или фраза, которые повторяются снова и снова) и концентрация внимания на пламени свечи или каком-либо другом предмете. Учитель может дать мантру своему ученику, который больше никому не должен говорить о ней, однако в качестве мантры вы можете выбрать любое понравившееся слово. Попытайтесь понять, какой метод – распевание мантры или концентрация на пламени – подходит вам больше. Все люди разные.
4. Чтобы освоить этот трюк, придется потратить немало времени и усилий. Не унывайте, если поначалу что-то не будет получаться. Может пройти несколько недель, если не месяцев, прежде чем вы прочувствуете, насколько велики преимущества спокойного разума. Вы перестанете бурно реагировать на негативные или просто назойливые мысли. Состояние покоя, которого вы уже достигли с помощью расслабления тела, усилится, поскольку вы больше не будете отвлекаться на внутренний диалог и он перестанет вызывать у вас эмоциональную реакцию, которая отражается на всем вашем организме.
5. Выполняйте это упражнение 20–30 минут ежедневно.
В награду за обуздание разума нам дается ясность мысли.
На сайте intothemagicshop.com можно найти аудиоверсию этого упражнения.
[11]
4
Превозмогая боль
Из дома я вышел раньше обычного, потому что ожидался один из самых жарких дней в истории Ланкастера: столбик термометра должен был подняться выше сорока. Небо было затянуто легкими облаками – скорее серыми, чем белыми. Нельзя сказать, чтобы на улице было солнечно или облачно: куда ни глянешь – все либо серое, либо бурое. Крутя педали, я чувствовал, как от земли поднимается жар, настолько горячий, что, казалось, он мог опалить волосы у меня на ногах. Приходилось держать руль то одной, то другой рукой: так сильно обжигал их раскаленный металл. Я попробовал ехать без рук и уже почти приноровился, как вдруг услышал крики со стороны поля, расположенного рядом с англиканской церковью.
Я узнал парня. Он учился на два класса старше и вместе со своим закадычным дружком частенько издевался надо мной и братом, несколько раз избивал нас и даже отвешивал пощечины. В послеобеденные часы, между тремя и пятью, они вдвоем терроризировали ланкастерскую детвору на протяжении всего учебного года. Летом у них, видимо, был более гибкий график: на часах еще не было и десяти утра, а один из них уже бил какого-то паренька, тогда как другой что-то орал и смеялся. Я не видел, над кем они измываются, потому что парень лежал на земле, скрючившись и обхватив голову руками, чтобы защитить ее от ударов. На секунду я подумал: «А не мой ли это брат?», – но тут же вспомнил, что он был дома, когда я уходил.
Не уверен, что именно побудило меня слезть с велосипеда и прикрикнуть на хулиганов. Я всегда защищал брата (эта привычка сохранилась у меня и после того, как мы выросли), но никогда не нарывался на драку – и уж точно не с этими двумя. Сперва они меня не услышали. Приближаясь к ним, я словно на себе чувствовал каждый удар, который они наносили своей жертве, и сердце мое бешено колотилось. Я глубоко вдохнул и снова крикнул:
– Оставьте его в покое!
Здоровяк, который до этого стоял наклонившись, выпрямился в полный рост. Он посмотрел на меня, раздраженно оскалился и еще раз пнул лежавшего на земле парня в живот. Меня аж передернуло, словно удар пришелся по моему собственному животу.
Если придется драться, я буду драться.
Трусливо убегать я не собирался.
– А ты нас заставь.
Их внимание переключилось на меня; тот, кого они избивали, перекатился на спину и попытался встать. Я вроде как видел этого паренька в школе. Я не помнил его имени, но знал, что он переехал в наш городок в прошлом году: его отец служил на авиабазе. Лицо паренька было в крови, а его очки валялись в грязи неподалеку. Оказалось, что он чуть ли не по пояс нам троим (мой рост был таким же, как у здоровяка и его приятеля, только каждый из них весил килограммов на пятнадцать больше). Поднявшись, он нетвердо поплелся в сторону школы. Я не мог винить его за желание поскорее убраться отсюда.
