Грациллоний повернул на запад, дошел до штаба, стоявшего в центре разомкнутого каре из административных зданий, и вскинул руку в салюте, проходя мимо базилики: на ней висели знамена. Знамена не его легиона, но легиона Империи. Часовые отсалютовали в ответ. Это приятно удивило Грациллония: горланившие на террасе тунгры напомнили ему о хаосе, творившемся в лагере, когда легион только прибыл сюда. Надо отдать Максиму должное – дисциплину он укрепил. Правда, помогла ему в том долгая летняя кампания. Наспех набранные дикари всегда гибнут первыми.
В памяти замелькали события прошедших месяцев: поход под проливными весенними дождями к чудесному камню, которого он прежде не видел; утомительные рейды по холмам, оврагам, буреломам, долинам, заросшим вереском, вновь по холмам; если повезет, убогие солдатские радости в убогих селениях. Одно только радовало душу – храм Митры. В легионе Грациллоний был на хорошем счету, и никто не мог упрекнуть его в недостатке ловкости и отваги, но куда важнее то, что добрый друг Парнезий похвально отозвался о нем Отцу. Вот только жаль, что братьев становится все меньше и меньше…
На самом деле ему перестала нравиться война. Только вернешься на базу из очередного похода, как границы Империи вновь нарушают свирепые, как раненые медведи, пикты, раскрашивающие перед боем лица, или светлокожие воины из-за пролива, и регулярным опять приходится выступать против дикарей. Преследовать их в любую погоду: в жару, в стужу; следить, чтобы солдаты были всегда сыты, гасить вспыхивающие меж ними свары, вечерами, когда уже нет сил, заставлять окапывать стоянку рвом, и насыпать вал, и обходить посты, чтоб не уснули часовые, а на рассвете вновь выходить в погоню, от деревни к деревне, по пятам, по пожарищам; и, наконец, настигать врага и делать свое дело, оставляя за собой без счета убитых и раненых, раненых… Таково уж военное ремесло. Ты пытаешься удержать своих солдат от ненужной жестокости, когда они режут глотки пиктам, скоттам, смуглым косматым горцам или рослым светлокожим дикарям неизвестного племени из-за моря. Но раненые… Они остаются умирать там, на поле боя. На границе мало кто берет пленных. Пленный – твоя законная добыча; но выживет ли он, сможешь ли ты его вылечить, продать; и как долго его придется кормить? Не до жалости становится, когда хоть раз побывал на пепелище, где мужчин вырезали сонными, над женщинами надругались и тоже убили, а детей забрали с собой, чтобы впоследствии продать. Такое творится не только на севере. К югу от Вала Адриана, на имперских землях, также неспокойно. Как угадать, какой ночью и в какую бухту неслышно скользнут легкие, из ивняка и кожи, ладьи охотников за живым товаром? В этот год карательная экспедиция была долгой: последнего врага Грациллоний убил в последнем бою поздней осенью. Листва с деревьев почти вся уже облетела; шел град, и кровь на земле была в белых крапинах. В Британии воцарился мир. Надолго ли?
Грациллоний и не заметил, как дошел до претория. Прочь дурные предчувствия! Максим укрепил дисциплину в войсках, он воевал и победил. Он преподал дикарям жестокий урок и надолго отбил у них охоту разбойничать в подвластных Империи землях. Теперь ему зачем-то понадобился центурион, изнывающий от однообразия гарнизонной жизни. Понадобился в Святой праздник Рождества Митры. Это добрый знак. На мгновение он задержался, собрался с духом, расправил плечи и шагнул внутрь. За дверью стоял часовой. Грациллоний назвал себя, часовой дважды стукнул древком короткого копья об пол, затем из боковой двери появился человек и жестом показал следовать за ним.
Преторий не уступал размерами принципии. Здесь мало что напоминало о войне: горячим воздухом подогревались снизу изразцовые полы, гомеровские боги и герои соседствовали на фресках с изобильными плодами, гирляндами цветов и невиданными заморскими тварями. По коридорам сновала взад-вперед прислуга. Грациллоний ничему не удивлялся. В Иска Силурум, базовом лагере его легиона, резиденция командующего была обставлена с еще большей роскошью. Максим привык жить на широкую ногу, где бы он ни находился.
Они подошли к двери, где на часах стоял легионер Шестого. Грациллоний снова назвал себя. Часовой открыл дверь и, дождавшись позволения, громко объявил:
– Гай Валерий Грациллоний, центурион седьмой когорты Второго легиона Августа.
Затем посторонился, пропуская входящего, вышел и прикрыл за собой дверь. Грациллоний вскинул руку в приветствии.
Светильники были зажжены, хотя за окнами стоял ясный день. На столе посреди комнаты лежали исписанные дощечки выскобленной – тоньше волоса – древесины; стило, навощенные таблички, сосуд с тушью, отточенные перья. Углы разостланного пергамента с картой были прижаты кубками с вином. За столом сидели двое.
Один – молодой, широкоплечий, с бледными веснушками на обветренном лице, не римлянин, хотя и в римской одежде. Его выдавали массивное золотое ожерелье на шее, густые усы и огненно-рыжие волосы. К тому же римляне коротко обрезают волосы, а не отращивают их, как женщины, и не укладывают в узел на затылке. Второго Грациллоний видел, и не раз. Это был командующий императорской армией в Британии.
Магн Клеменций Максим, подобно многим уроженцам предгорий Испании Тарраконской, был низкоросл, сухощав, легок в движении. Грациллоний давно заметил, что испанцы хуже других переносят промозглый туманный климат его страны: кожа у Максима была нездоровая, отливала оливковым цветом. Узколицый, с выступающими скулами, он мог, пожалуй, сойти за гунна, если бы не ястребиный римский профиль и высокий лоб, закрытый до середины завитками черных с проседью волос.
– Входи, центурион, мы давно ждем тебя, – латинские слова Максим выговаривал необычно мягко. В голосе, однако, звучали металлические нотки, и взгляд у него был тяжелый, оценивающий.
– Центурион возглавит твое сопровождение, – сказал Максим человеку за столом и снова повернулся к Грациллонию. – Тебе выпала честь оказать услугу Кунедагу, принцу вотадинов, верному союзнику Рима. Твоя центурия направляется в базовый лагерь, заодно ты поможешь принцу с его людьми без помех добраться до ордовиков, – он вдруг улыбнулся. – Я смотрю, вы неплохая пара. Надеюсь, найдете общий язык.
Грациллоний слышал о вотадинах. Этот народ признал над собой власть империи, и, хотя границы давно откатились на юг, правители вотадинов старались поддерживать добрые отношения с Римом. В знатных кланах, как водится, претендовали на римское происхождение и часто носили римские имена. Оставшись союзниками Рима, вотадины храбро сражались во время летней кампании. Кунедаг был их вождем.
Принц поднял взгляд и испытующе посмотрел на Грациллония. Перед ним стоял мужчина лет двадцати пяти. Для британца он был, пожалуй, невысок, но на полголовы выше любого италийца. Коренастый, круглолицый, с упрямым квадратным подбородком и прямым тонким носом. Бороду Грациллоний брил. Золотисто-каштановые волосы были коротко обрезаны, серые глаза смотрели ясно и открыто. Двигался он по-кошачьи мягко и говорил низким, хрипловатым голосом.
– Ты достоин своего славного имени, – сказал Кунедаг на своем языке. – Надеюсь, наш путь будет легким.
– Благодарю, принц. Я сделаю все, что в моих силах, – ответил Грациллоний на диалекте думнониев, который северяне должны были понимать.
