Веселый и жизнерадостный, Хоэль быстро завоевал сердца подданных. Он был умен и умел оставаться лишь первым среди равных, более предлагая и советуя, нежели прибегая к своей законной власти. Гуляка и бражник, неутомимый любовник, Хоэль был к тому же бесстрашным воином. Он предпринял карательную экспедицию против скоттов и саксов; те помнят ее и по сю пору. При нем город расцвел, как никогда. Главными маршрутами караванов торговых судов стали края его родных намнетов и южные земли, Испания. Однако в процветании таился и зародыш погибели – так считала Квинипилис. Изобилие и чужеродные южные влияния вызвали упадок морали и подорвали патриотизм. Хоэля искренне оплакивали, и не в последнюю очередь его безутешные вдовы и дочери.
Колконор. Озисмий, фермер. По слухам, домогался жены соседа, надругался над ней; будучи застигнут, бежал и присоединился к лесным разбойникам-бакаудам. Среди них провел несколько лет, потом решил стать королем. Он был свиреп, коварен в бою и силен и мог удерживать королевство неизвестно сколько времени. Вскоре его возненавидели за то, что он убил доброго короля Хоэля, но еще больше – за бесстыдные привычки и за то, что ему нравилось унижать людей. В начале правления его много раз вызывали, но он всех убивал. Ни одна из галликен не родила от него, хотя он посещал их часто и брал всегда жадно и грубо. Только Малдунилис понесла, но родила недоношенного ребенка, а это зловещее знамение. При нем умерла Тамбилис, и знак сошел на юную Эштар, и она приняла имя Дахилис. Дахилис нравилась Колконору больше других, и он брал ее часто, но ему не удалось ни сломить ее дух, ни вызвать любовь к себе. Галликены не скрывали отвращения к нему, все, кроме Малдунилис, слишком ленивой для каких-либо чувств. С пропойцами и продажными девками Колконор прокутил немало из государственной казны. Его считали виновником смерти Тамбилис, и справедливо. Он терзал Тамбилис с особой изощренностью, и у нее не выдержало сердце. В городе говорили, что пора прибегнуть к яду или кинжалу. Это, однако, было бы святотатством и нарушением уговора с богами, и Лер мог послать большую волну и сокрушить морские ворота. Суффеты втайне склоняли смельчаков, и те ударяли в Щит Вызова, но Колконор всех убивал. В конце концов Девятеро решились. Знаки были смутными, но прямого запрета не давали, и Девятеро прокляли Колконора.
V
К ночи небо затянуло тучами. В темноте Сорен Картаги нащупал бронзовое кольцо и легко стукнул в дверь. Открыла ему Ланарвилис.
Галликены жили порознь, неподалеку друг от друга и от храма Белисамы. Дом умершей галликены переходил к преемнице, к той, на которую сходил знак. И каждая владелица оставляла свой след в жилище, и многие из этих следов сохранялись неприкосновенными в течение долгих лет. Ланарвилис и сама не знала, какая из королев, к примеру, распорядилась отлить вот это дверное кольцо в форме змеи, кусающей свой хвост.
Не красавица, с раздавшимися к сорока годам бедрами и иссохшей грудью (она родила и вскормила пятерых дочерей), сегодня вечером Ланарвилис как будто помолодела на десять лет. Ее длинное, мягкого ворса платье горчичного цвета с блестками перламутра, присборенное на талии, скрывало изъяны погрузневшей фигуры; притирания придали матовый блеск коже; волосы были заплетены в косы, собраны в узел и скреплены массивным золотым гребнем. Глаза ее, такие же ярко-синие, как сапфиры в золотом колье на шее, лучились радостью. Она взяла его руки в свои.
– Да хранят тебя боги!
– Элисса! – воскликнул он в восхищении. – Ты прекрасна. Какие колдовские чары позволяют тебе оставаться вечно юной?
Ланарвилис улыбнулась, но в словах ее звучала горечь.
– Я была Элиссой когда-то, – сказала она тихо. – Когда-то очень давно. Теперь я Ланарвилис. Элисса – моя дочь от Лугайда, весталка. Ее служение вот-вот закончится, и она выйдет замуж. Так что я почти бабушка.
– Я забыл. Всего на миг. На один миг. Мне не следовало забывать.
– О Сорен, дорогой, прости меня. Я хотела… Я рада тебе. Наверное, это неправильно, – отняв руку, она указала на кресло. Они сели. Ланарвилис молча откупорила оплетенную бутыль и наполнила кубки. По комнате разлился терпкий аромат вина с Аквитанских холмов.
– Я истомился в ожидании ответа, – сказал он.
– Прости, – голос ее был спокоен и тверд. – Сестрам понадобилась моя помощь. Это потребовало времени. Для чего ты хотел повидаться со мной?
– Скоро король созовет Совет. Нам следует подготовиться к возможным неожиданностям.
– Что ты имеешь в виду? Этот Гра… Грало… Гра-цил-лоний уже принял старейшин и королев по очереди. Всем он показался весьма толковым и искренним человеком; с большинством его предложений старейшины согласились. Так что Совету останется лишь закрепить на бумаге наше соглашение.
Сорен нахмурился.
– Не очень-то мне верится в его искренность. Почему Риму вдруг вздумалось посылать к нам префекта, после стольких-то лет? Этот мальчишка, новый король, намекает на некие грядущие перемены и уверяет, что постарается сделать все, чтобы нас они не коснулись. Что он имеет в виду? Я чувствую, что знает король куда больше, чем говорит. Какой сюрприз Грациллоний – или Рим? – нам еще уготовят?
На лице Ланарвилис появилось странное выражение; оно застыло, словно превратившись в безжизненную жреческую маску. Глаза стали ярко-голубыми, осветившись изнутри светом тайного, недоступного непосвященным Знания.
– Я поняла тебя, – проговорила она бесцветным голосом. – И у Форсквилис в тот день было предчувствие…
– У Форсквилис? Она что, знала?…
– Да. Мы все знали.
Сорен неуклюже, словно руки перестали его слушаться, поставил кубок.
– Может, ты расскажешь? – осторожно спросил он.
И она рассказала.
Прикрыв веки, Сорен слушал рассказ о той страшной ночи на острове. Когда она кончила говорить, он потянулся к кубку, отпил и некоторое время сидел молча, не поднимая глаз.
– Нечто подобное я и предполагал, – выговорил он наконец, поглаживая бороду. – Хорошо бы намекнуть римлянину, что нам подвластно не только привести человека к городу и сделать королем, но и проникнуть в самые его тайные помыслы. Тогда, может, он станет более сговорчивым. Ко всем нашим бедам нам не хватало только короля – лазутчика чужой державы.
– Пришел к городу и стал королем он без нашей помощи. Что же до его помыслов… Мне кажется, он не хочет нам зла.
– Возможно, но у него свои цели. Вернее, у Рима. То есть у императора Римской империи. Наши представления о том, что есть благо для Иса, а что зло, могут сильно отличаться. – Сорен недобро усмехнулся. – В любом случае лучше быть хозяевами положения. Кто знает, каких уступок мы сможем добиться от Империи.
Рассмеявшись, Ланарвилис тронула его за руку.
– Ты слишком корыстен, Сорен!
– Да. Ради моего города, моего дома, моих сыновей и себя, – ответил Сорен глухим голосом. – Больше у меня ничего нет.
