В спальне он нашел Дахилис, одетую для выхода, а рядом с ней сидела Иннилис в шелковом платье, расшитом цветами. Низкий вырез открывал грудь, позволяя увидеть Знак богини. В свете лампы блестели пышные каштановые волосы и зубы между чуть приоткрытыми губами.
– Э, привет, – выговорил застигнутый врасплох Грациллоний.
Дахилис приблизилась к нему.
– Милый, эту ночь я проведу у себя, – сказала она. – Сестра принесла мне сегодня радостную весть, что готова наконец стать воистину твоей королевой.
Грациллоний через плечо Дахилис кинул взгляд на Сестру.
– Какая неожиданность! – он сам не заметил, как Дахилис очутилась в его объятиях. – Но мне совсем не хочется никого… принуждать.
– Я знаю, – Иннилис крепко сцепила пальцы. – Ты был так добр, дав мне время… отыскать богиню в себе.
– Ей нелегко далось это решение, – шепнула Дахилис. – Помоги ей. Завтра я зайду, но мы, Девятеро, решили, что Иннилис надо дать время – не одну ночь – побыть с тобой. Не обижай мою маленькую Сестру. Но я уверена, ты будешь добрым.
Странно, – мелькнуло в голове у Грациллония, – странно, что Дахилис зовет ее маленькой, ведь Иннилис старше лет на десять и уже выносила дитя… но она и в самом деле кажется такой хрупкой и уязвимой. Нет, больше того, ей уже нанесли рану, и рана эта до сих пор не зажила. Он был уверен в этом, хотя и не знал, в чем дело.
– Моя королева оказывает мне честь, – вслух произнес он.
Дахилис притянула к себе и расцеловала обоих.
– Доброй ночи, – сказала она, смеясь сквозь слезы, и вышла.
– Э-э… гм… – Грациллоний растерянно пытался найти подобающие случаю слова. Иннилис подняла потупленный взгляд.
– Представь себе, что на моем месте – Дахилис, – просто сказала она.
– Ну, тогда…
Бык воспрянул. О Венера, она прекрасна!
– Тогда, – повторил Грациллоний, – давай выпьем вина, а потом ты, может быть, не откажешься разделить со мной ванну, а затем мы поужинаем и побеседуем…
…Несколько часов спустя – он как мог сдерживал свое нетерпение, пока она тоже не разгорелась страстью, – Иннилис шепнула в темноту:
– Я так боялась. Но теперь я и тебя люблю!
– И меня? – переспросил он.
– О! – она вздрогнула. – Разве у каждого из нас нет других… любимых?
– Да-да, – он скользнул рукой по ее бедру и забыл убрать ладонь. – Я не стану выспрашивать, если тебе не хочется отвечать.
– О, милый Граллон, – она легко коснулась губами его губ. В этом поцелуе была и усталость и счастье. Уже засыпая, она отчетливо проговорила: – Я больше не боюсь. И не стану прибегать к травам… Хочу от тебя дитя!
Глава двадцать первая
I
Лето напоследок решило порадовать землю теплом. На пожелтевших полях блестели серпы, волы тянули нагруженные повозки. В Озисмии земледельцы, связав последний сноп, нарекали ему имя, воздавали почести, устраивали вокруг него праздник, а на следующий день сжигали и хоронили пепел, чтобы никакой злой колдун не мог наслать через него злые чары и чтобы бог возродился с весной. Уже расцвели последним отчаянным цветом астры, начали желтеть березы, исчезли аисты, а остальные птицы собирались в стаи и с криком кружили над холмами.
В городе не так заметна была смена времен года, но и здесь чувствовалось наступление осени. Кипел шумный Гусиный рынок и ярмарка зерна, куда привозили съестные припасы из Озисмии. Наполнилась народом площадь Эпоны, где торговали конями, без устали трудились мельники, пивовары и пекари, а Шкиперский рынок опустел – давно уже не приставали в гавани торговые суда. Рыбаки вытащили лодки на берег, конопатили, смолили и красили; многие уходили в город в поисках дополнительного заработка. Женщины до блеска начищали светильники и пополняли запасы масла, а кому были не по карману масляные лампы, замачивали фитили в жиру. Мужья укладывали дрова, привезенные дровосеками. Суффеты – те, что могли похвастать богатством, – пользуясь окончанием летних работ, находили все больше времени для обмена визитами, а бедняки ждали от богачей и храмовой казны пособия, чтобы протянуть холодные месяцы. Храмы же готовились к проведению обрядов, сохранившихся с незапамятных времен.
Полнолуние наступило вскоре после осеннего равноденствия. В ту ночь Форсквилис в одиночестве покинула город, ведомая посланным ей видением.
Она вышла через южные ворота. Часовые на башнях не остановили женщину: во время мира ворота стояли открытыми, к тому же они сразу узнали в лунном свете точеные черты лица королевы и вскинули копья в молчаливом приветствии.
Ветер гнал по небу клочья разорванных туч, и луна, казалось, летела среди этих бесформенных обрывков, превращая их края в голубой лед. В узком протоке меж городской стеной и утесом ревела вода. Гравий на дороге тихо похрустывал под ногами. Форсквилис шла на запад вдоль берега, к открытому морю. Огонь маяка на мысу Рах колебался и мигал, как пламя свечи. Дальше шумел океан, простиравшийся за остров Сен к неведомым берегам.
Форсквилис остановилась, не дойдя до маяка. Дорога шла через древний некрополь. Надгробия покосились, их затянуло травой, имена и даты смыли дожди столетий. Темнели провалы могил, поднимались мрачные мавзолеи, похожие на крошечные римские храмы, рядом выступали из мрака дольмены и длинные курганы Древнего Народа. Все было разрушено, все поросло лишайниками и безжизненно серело в неверном бледном свете.
Форсквилис бродила, спотыкаясь о могильные камни, пока не нашла надгробие, которое искала: мавзолей с греческими колоннами у входа и стершейся резьбой на фризе.
Королева остановилась и воздела руки к небу. Плащ трепетал у нее за плечами, словно стремясь улететь.
– О Бреннилис, спящая здесь, – воскликнула провидица. – Прости потревожившую твой покой. Тихий голос богов привел меня к тебе в эту ночь. Знаки неясны и пророчества невнятны, но все говорит о том, что Ис стоит на пороге новой эпохи. Старое умирает, Время корчится в муках, рождая Новое, и мы боимся взглянуть в его лицо. Ради Иса, Бреннилис, Иса, спасенного тобой, когда ты еще ходила под солнцем, забытым тобою ныне, – ради Иса я, Форсквилис, принявшая твое бремя, молю дать мне постель среди твоего праха, дабы сон сказал мне, как поступать, чтобы Ис жил и тогда, когда и я навек скроюсь от солнечного света. Бреннилис, прими Сестру!
И она вошла в мавзолей. Если дверь и запиралась прежде, замок давно изъела ржавчина. Бронза рассыпалась под пальцами. Дверь отворилась с протяжным стоном – за ней ждала тьма, скрывшая королеву.
II
Хлестал дождь. Ни неба, ни моря! Шум воды и серые струи заливали город. Вода струилась по стеклам окон, барабанила по крышам, потоками неслась по улицам. Огню очагов не под силу было прогнать промозглую сырость, сочившуюся сквозь стены и пробиравшую до костей.
