Жан-Пьер в сопровождении двух выбранных Вторушей стрельцов показывал дорогу к сокровищам. Следом шли я и полусотник. Спустились в трюм бригантины. Лавируя между наваленными под потолок тюками, ящиками и бочками, прошли в носовую часть трюма. Француз показал на плотно уложенный штабель больших корзин. Он, два стрельца и Вторуша минут за двадцать разобрали в штабеле проход к какой-то дверце и отодвинулись в сторону. Дверцу открыл я.
В неярком свете переносного фонаря было видно, что каморка от порога и до потолка завалена золотыми и серебряными слитками. Из-за них просматривался угол штабеля небольших ящиков. Сверху штабеля и груды слитков плотными рядами лежали кожаные сумки. Удивлённое «Ого!» вырвалось у всех. Мы были ошарашены, увидев такую груду сокровищ! Я вышел из каморки и решительно захлопнул дверь.
– Значит, так, воины, – обратился к стрельцам. – О том, что видели – помнить, но не говорить. Ни-ко-му! Даже князю, я ему сам скажу. Поставить корзины на место, как было. Дополнительно завалить бочками, ящиками, тюками. Чтобы дверцы видно не было. Вы назначаетесь хранителями этого трюма. Вторуша обеспечит водой и пищей. До конца рейса отсюда ни ногой! Если боярин Жилин товар здесь ещё не описал-посчитал, то, когда придёт, вы ему поможете. Будете сами по этой куче лазить и товары называть. Но и он ничего не должен знать о той каморке! Кроме вас, двоих, здесь никого не должно быть. Любопытствующих – гнать!
Я отдал фонарь Вторуше и, натыкаясь на бочки-ящики-тюки, добрался до трапа наверх. Следом за мной, что-то бормоча, выбрался на палубу и француз. Его голубые глаза почему-то сияли!
– В чём дело, месье? – спросил я его, медленно вытянув из ножен косарь и пробуя ногтем остроту заточки. – Что такое случилось, что ты сияешь, как медная кастрюля на кухне у рачительной хозяйки?
Француз резко сник и посмотрел на меня очень испуганным взглядом.
– Ты помнишь, о чём я с тобой говорил? О сохранении своей жизни думай, а не о том, что тебе не принадлежит. И молчи. Болтливый язык мы отрезаем вместе с головой! – Не касаясь, провёл ножом у месье возле горла. – А может тебя сразу акулам скормить, а? Им ты точно ничего не расскажешь. И мне спокойней будет, и тебе. А? Не хочешь? Почему? Что видел, о том уже забыл? Молодец! Пойми, ты будешь жить, пока молчишь.
Я специально кошмарил бедного месье. Нам не нужна конфронтация с испанцами. А он её мог спровоцировать, узнай доны о золотом грузе, захваченном пиратами на испанском галеоне. Хорошо, если он всё же меня послушает. Не знаю уровень его медицинской подготовки, но какими-то знаниями и навыками он всё же обладает и может действительно быть полезным. Превентивно скармливать его акулам не хотелось. К тому же он сказал, что алхимик. Так в средние века называли всех, кто химией занимался. Алхимики, ища эликсир бессмертия или философский камень, много чего по-наоткрывали и нахимичили. Так что он может быть вдвойне ценным кадром, только рот ему надо надёжно запечатать. Это можно сделать либо деньгами, либо страхом. На деньги могут найтись другие деньги, этот способ малонадёжен. Страх – надёжней. Плюс изоляция.
– Пошли, месье, к герцогу, судьбу твою решать. Подумай, какими сведениями или умениями ты можешь ещё поделиться. Набивай себе цену!
Я спрятал косарь в ножны. По верёвочной лестнице мы поднялись на борт галеона. Князя нашли в капитанской каюте, он выбрал её своей резиденцией. Рядом с ним сидел боярин Жилин и что-то объяснял, водя пальцем по листу бумаги. На столе, заваленном вещами из красивого шкафчика, стояли три не распечатанных бутылки мальвазии. Две – исчезли.
– А вот и воевода наш, – подняв голову от бумаги, произнёс князь. – Как абордаж прошёл – видел, и воины все целы, и корабль наш, чудесно! – Заметив француза, жавшегося к переборке возле двери, спросил:
– Кого это ты притащил?
– Это врач с пиратской бригантины, Жан-Пьер д'Орбени. По совместительству алхимик.
– Врач-алхимик? Интересно. И что ты предлагаешь с ним делать?
– Может пригодиться, князь. Он хирург. Не знаю, какой, но он так сам назвался. Первая проверка покажет. Наш лекарь – только травник. Операции делать не умеет. Я порасспросил этого француза. Занимательные вещи рассказывает!
– Ты, боярин, и по-французски изъясняться умеешь?
– Получается, что умею. Способностями к языкам иноземным меня, видимо, Бог наградил. Спасибо, Господи! – я перекрестился, а за мной и присутствующие, включая Жан-Пьера.
– Ты смотри, и в Бога верует, а на пиратской бригантине служил. И чего же такого интересного он тебе, Илья Георгиевич, рассказал? Докладывай! – князь поудобней устроился на жёстком сундучке и пробормотал, – И чем кресла тем несчастным не понравились, что они их под топор пустили?
Я коротко передал рассказ француза, не упомянув о сокровищах, а в конце сказал:
– Хорошо бы сейчас начать ревизию груза бригантины и послать с боярином Петром Фомичом дона Педро, если он уже повреждения нашего трофея осмотрел. Вместе они быстро всё опишут. Чтобы испанцы не заподозрили, будто мы их в чём-то обмануть желаем. Я в трюм двух стрельцов поставил, они покажут, откуда удобнее начинать. И помогут. Будем знать, чего и сколько глупые пираты нам принесли.
Услышав мои слова, Жилин встал, хитро глянул на меня и, спросив у князя разрешение, бодро вышел. Заподозрил старый воин, что я не всё испанцам показывать хочу. И при нём не говорю, значит, таю важное! Хитёр бобёр, думает, стрельцы что скажут. Фигушки, не скажут! Потом стрельцов расспросить надо будет, лез боярин в запретное место или нет.
Князь, проводив его взглядом, взял со стола шпагу почившего капитана галеона, вынул её из ножен и обернулся к стоявшему у входа в каюту французу. Тот сразу подобрался и буквально влип в переборку. В голубых глазах за стёклами пенсне плескались страх и мольба.
– Что это он смотрит, как побитая собака? – спросил князь, взмахнув шпагой. Та тонко вжикнула. Француз влип в переборку ещё глубже. Князь громко произнёс, обращаясь к французу:
– Что ты на меня так смотришь, а? Говори чего-нибудь, лягушатник!
Жан-Пьер вдруг рухнул на колени и затараторил:
– Не убивайте, месье! Я буду вам полезен! Я много знаю! Я, я, – он судорожно вздохнул и, перейдя на шёпот, опасливо оглянувшись на закрытую дверь, произнёс:
– Я знаю, как делать фальшивое серебро! Я даже, вот, образец имею, – пошарив по карманам, он протянул на дрожащей ладони небольшую монетку.
– Что он там говорит? – спросил князь, а увидев монетку, рассмеялся. – Откупиться, что ли, хочет? Не высоко, однако, свою жизнь ценит, – забрав монетку и рассмотрев, бросил её обратно. – Всего один мараведи.
– Нет, княже, тут дело в другом, – я коротко рассказал князю о выданном французом испанском золоте, о том, что страхом за жизнь, заткнул Жан-Пьеру рот. Объяснил, почему: «Нам не нужны трения с испанцами, ни сейчас, ни потом».
– Он тебя, Андрей Михайлович, сильно боится! Я рассказал ему, как ты приказал живых пиратов акулам скормить. А его назвал пособником пиратским, вот он теперь и трясётся, как лист осиновый. А про монетку эту вот чего: фальшивая она, из серебра алхимического, им придуманного. Образец это.
