Меж камней спустились на пляж и скорым шагом пошли по плотному песку. Вперёд, метров на сто, пустил авангард из Ахмета и Антипа. Дошли до выброшенных на берег деревьев. К моему удивлению, это оказались обломки корабельного рангоута. Какому кораблю они принадлежали, определить уже было невозможно. Так, несколько деревяшек, носящих следы обработки человеческой рукой. Не повезло кому-то, нарвался на рифы. Мир праху неизвестных мореплавателей! А бухточка симпатичная, волны едва плещутся, вода прозрачная. Так и тянет расслабиться. Но не сейчас. Да и что-то с бухтой не чисто, нутром почуял, и крест в подтверждение моего опасения изменил свою обычную температуру. И обломки эти… Вход в неё со стороны океана свободен от видимых препятствий, от штормовых волн прикрыт островком. Идеальное место для стоянки корабельной. Или для ловушки, но не людской, а природной. Ладно, потом разберусь, когда время свободное будет.
Подходим к Потеряшке, я так решил мыс назвать. С него, журча меж камушков, весело сбегает ручеёк. Его холодная водичка пришлась нам как раз кстати. Напились, умыли потные лица, отдохнули минут с десяток, сидя на песке.
– Там зверь ревёт, – сказал Ахмет, прислушавшись к звукам, доносившимся с мыса. – Что за зверь на камень море живёт, а?
– Либо тюлень, либо котик. Живёт в воде, на камни отдохнуть да поспать выходит. Ноги у него как плавники у рыбы.
– Вай, какой котик? Кис-кис, да?
– Нет. Просто почему-то люди так зверя этого назвали. У него толстая шкура, под ней слой жира. Череп очень крепкий. У тебя бронебойные стрелы есть?
Ахмет кивнул.
– Бить надо либо в глаз, либо в шею. И одной стрелы, боюсь, на одного зверя будет мало. И ещё. В каждом звере пудов пятнадцать веса, а тащить далековато. И уже вечер, а их ещё разделать надо, и желательно пока светло. Понятно?
– Хоп, якшы!
Обойдя открытое место по леску, вышли на мыс. Сверху стрелять удобнее, да и звери не смогут заметить. Оставив возле меня всё снаряжение, кроме луков и колчанов со стрелами, разведчики, прячась за большими валунами, стали подкрадываться к лежбищу. Заняв выгодную, по их мнению, позицию, начали метать стрелы, тщательно целясь. Щёлканья тетив я за шумом прибоя не услышал, зато рёв раненых зверей ворвался в уши. Я вскочил и подбежал к обрыву. В тучах брызг напуганные звери ныряли в набегавшие волны. В один момент лежбище опустело. Живые удрали, остались только четверо с пробитыми головами. Охотники стояли рядом и с интересом разглядывали неведомых зверей. Это были южноамериканские морские котики. Пантелеймон спустился вниз к охотникам, полюбовался с минуту на добычу и вытащил из мешка моток верёвки. Двое разведчиков стали привязывать её к ближайшему зверю, а четверо поднялись ко мне. Дружно потащили ластоногого вверх. Так, одного за другим, подняли всех.
Я обратил внимание на то, что меж камней, облюбованных котиками, были разбросаны обломки дерева, явно появившиеся здесь в результате кораблекрушения. Посмотрел на рифы, окружавшие мыс, на океан, своим могуществом уничтоживший жалкое создание людское. Посмотрел на берег. Километрах в трёх виднелся лежащий на песке галеон, а вокруг него суетились люди. В океане, на удалении от суши, рядом с бригантиной стояла каракка. А у подножия мыса пряталась небольшая бухточка, прикрытая от набегавших с океана волн с одной стороны громадным камнем, отколовшимся от мыса, а с другой – грядой невысоких скал, тянувшихся от берега. Между этими естественными волноломами имелся песчаный пляж метров ста длиной. Вода в бухточке была почти спокойной, только мерно колыхалась, как будто океан делал вдох, а потом выдох. Отлично! Есть куда баркас заводить, и не один. Места для двух корабликов с избытком, а то и для трёх, только надо глубину и наличие камней на дне проверить.
Разведчики, управившись с подъёмом туш и увидев вдали лагерь и своих товарищей, сновавших между галеоном и берегом, быстро сделали верёвочные постромки, впряглись в них и поволокли добычу к лагерю.
Подошли и не узнали оставленное несколько часов назад место. На пляже за полосой прилива горели два костра, на которых Фома и стрелец, что кашеварил на галеоне, в пяти больших котлах что-то готовили. Ласковый ветерок донёс до нас вкусный запах мясной похлёбки. Рот тут же наполнился голодной слюной. Ещё один стрелец был костровым: рубил дрова из обломков рангоута и подбрасывал их в огонь. Недалеко от кашеваров на вкопанных в песок столбах с перекладиной висела всего одна ободранная и выпотрошенная туша оленя. Шустро работая ножами двое стрельцов, скинув кафтаны и рубахи, обрезали с неё мясо и складывали в бочки, пересыпая солью. Всё верно, тепло и сырое мясо не совместимы: уже завтра оно может испортиться. На песке лежал большой обломок дерева, на котором двое стрельцов рубили кости уже оприходованных животных и бросали их в стоявшую рядом бочку с водой. Ворохом лежали окровавленные шкуры, до которых ещё не дошла очередь занять место на правилке. Что меня удивило, так это количество приготовленной тары. Двадцать три дубовых бочки. Мы не добыли столько дичи, чтобы их все заполнить! Мои разведчики потащили свою добычу на разделку, а я отправился искать князя. Надо же доложить о результатах первой вылазки.
Нашёл я его метрах в двадцати южнее лагеря стоящим на большом камне, рядом с которым, прорезав русло в песчаной почве, поросшей чахлой травой, весело журчал ручеёк. Метра полтора шириной, он будто специально для нас из песка пробился! Князь пристально смотрел в подзорную трубу.
– Что-то интересное увидел, княже? – подойдя к камню, спросил я.
– А-а, воевода, – опустив трубу и спрыгнув с камня, произнёс он. – Уже вернулся? Отлично! А я смотрю, как твою морскую дичину, что нам галеон едва не утопила, разделывают.
– Косатку, что-ли?
– Её, паскуду. Вон лежит, гадина! Ты ушёл, её часа через два и выкинуло. Решил, что нечего добру пропадать, послал стрельцов мясо срезать. Ну, ладно. Давай, рассказывай.
Я вкратце доложил о результатах разведки и своих выводах.
– Так, говоришь, нет здесь пока местных аборигенов? – задумчиво спросил князь и тут же произнёс: – И хорошо, что нет. Но, думаю, это ненадолго. Река вглубь материка ведёт, и на её берегах обязательно кто-либо живёт. К тому же существует парадокс, я это ещё дома подметил: чем глуше место – тем быстрее по нему вести расходятся. Парадокс! – Повторил князь слово из будущего. Я хмыкнул и утвердительно кивнул головой. Именно парадокс.
– Я тебя, воевода, – продолжил князь, – хочу здесь оставить. Дам тебе четыре десятка стрельцов, лекаря Степана, француза и остальных гражданских. – Князь выделил последнее слово, явно наслаждаясь его иновременным звучанием. – Нечего им в Буэнос-Айресе делать. За грузом галеона, что увезти не сможем, присмотришь, окрестности разведаешь. А удастся с местным народцем мирно ужиться, так вообще ладно будет. Нам и проводники, и работники, да и воины, на худой конец, надобны. Но не очень доверяйся! Твоя жизнь мне важнее, чем мир с индейцами здешними.
– Понял, Андрей Васильевич! Попробую мирный договор с ними заключить. Но народ, что в этой местности может обитать, чарруа, очень воинственный. Всё вокруг своим считает и с другими, даже родственными племенами, делиться не желает. Насколько я помню, территорию будущих Уругвая и Парагвая населяют много племён. Одно из них как раз полукочевники-чарруа. Основу их хозяйства составляет подсечно-огневое земледелие. Выращивают маниоку, сладкий картофель, тыкву. Занимаются охотой и рыболовством. Есть ещё племена, живут севернее, гуарани. Испанцы довольно успешно налаживали и налаживают с ними контакты, особенно иезуиты. Те даже целую республику, почти социалистического толка, организовать умудрятся, но это в будущем. Хорошо бы с гуарани задружить, ребята более адекватные. Хотя не менее дикие, чем чарруа. Те – отморозки. Воевать будут до девятнадцатого века, пока их всех поголовно не уничтожат. Так что, какое из этих племён нам, княже, в пампе встретится, один Бог знает!
