– Первые, пли! – подал команду первой трети своих орудий.
Грохнули пушки. Дым от залпа утренний ветерок понёс в сторону наступавших. В ответ раздался жуткий вопль, полный ярости и боли. В первом залпе участвовали четыре сакры и одна средняя кулеврина. Дав упасть поражённым картечью индейцам, чтобы не прикрывали своими уже мёртвыми тушками ещё бегущих в атаку живых, скомандовал:
– Вторые, пли!
Грохнул второй залп. Опять клубы дыма, из которых выбежали десятка четыре уцелевших воинов. Грохнул третий залп, из фальконетов. Я видел, что случается после попадания тридцатиграммовой картечины в человеческое тело с расстояния двадцати метров. Жуть! Описывать не буду. У самого мурашки по коже табунами забегали.
– Ружья к бою! Бить по цели самостоятельно!
Захлопали выстрелы. Дым рассеялся. Изрядно прореженная толпа индейцев замедлила свой бег. Стрельцы, ясно видя цель, промахов уже не давали. Атака захлебнулась. Уцелевшие индейцы резво рванули обратно. Им вслед продолжали стучать выстрелы. И, как будто ставя точку, залпом грохнули перезаряженные фальконеты. Поле избиения вновь затянуло дымом. Я схватил подзорную трубу и попытался разглядеть убегающих врагов. Порыв ветра помог мне, и я увидел лесок, из которого полчаса назад появилась воинственная толпа. Теперь в его сторону улепётывало едва ли больше дюжины уцелевших чарруа. Даже кусты не обруливали, пёрли напролом. Это, видимо, самые ловкие, самые хитрые и удачливые из всего индейского воинства. То есть, самые трусливые. Смелые, шедшие в первых рядах, остались лежать на залитой кровью земле перед нашими укреплениями. Мир их праху! Видит Бог, я не хотел войны, она сама меня захотела. Но получила совсем не то, на что рассчитывала. По крайней мере, в этом бою.
Приказал разведчикам и двум десяткам стрельцов выйти на поле боя, вернее, уничтожения, геноцида, резни, и прочая, и прочая. Называйте, как хотите, не родившиеся ещё правозащитнички-гуманисты! Я, господа, спасал своих соплеменников. И сегодня победил я! А историю пишут победители, вы это будете прекрасно знать. Потому сегодня умерли и умрут несколько сотен диких хомо сапиенсов, чтобы выжили несколько десятков цивилизованных.
– Ахмет! – окликнул командира разведчиков. Ты со своими – за беглецами. Посмотри, далеко ли они рванули. Только осторожно, не как вчера. А то мне ещё не хватало в день победы похорон.
– Якши, есть, воевода!
Разведчики, подхватив бердыши, поспешили за дезертирами.
– Про пленного не забудьте! – крикнул разбредшимся по полю стрельцам. Оставив при себе саблю и пистолеты, тоже вышел из-за тына. Следом тенью – Маркел. Первым, попавшимся на моём пути, был индеец без головы. Странно, глядя на него я не испытывал никаких эмоций. Перешагнул и пошёл к груде голых тел, утыканных стрелами и разорванных картечью. Из неё раздавались стоны, некоторые, ещё не успевшие умереть, пытались куда-то уползти.
Ко мне подтащили раненого в плечо индейца и бросили на землю. Мускулистое тело покрыто татуировкой. Правильные черты лица не портили даже торчащие в нижней губе продолговатые зелёные камни. Маркел их грубо выдернул, сунул в берендейку и приставил к горлу пленника косарь:
– Говори, собачий сын!
Индеец начал говорить, но это, как я понял, был эквивалент нашей брани.
– Прекрати ругаться, – приказал я, и пленный замолчал, уставившись на меня. Родная речь из уст белого человека удивила его.
– Что смотришь? Рассказывай, кто вы такие и почему напали на моих воинов.
– Они убили младшего сына вождя!
– С чего вы решили, что это были мои воины?
– Чужаки, пришедшие из-за моря, всегда враги. И следы сюда привели.
– Как сюда добрались? На лодках?
– Да.
– До вашей деревни долго грести против течения?
– Долго, пять дней.
– Мой нательный крест стал холодным. Пленник врал. Я подал знак, и Маркел полоснул его ножом по уху. Пленник вскрикнул, скорее от неожиданности, чем от боли. Обильно брызнула кровь. Рана плёвая, но психологическое воздействие сильное. Индеец дёрнулся, но вновь замер, почувствовав на горле нож.
– Ты мне соврал, – сказал я. – За это и наказан. Повторяю вопрос: где твоё поселение? Сколько в нём воинов?
Пленник молчал. Маркел вновь применил стимуляцию разговорчивости. Но в ответ – тишина и презрительный, гордый взгляд.
– Поднимите его.
Два стрельца, воткнув бердыши подтоком в землю, рывком подняли индейца, быстро связали ему за спиной руки и бросили передо мной на колени. Я достал из-за пазухи свой крест с зелёным камнем и, показав его индейцу, спросил, знает ли он, что я держу в руках. Помедлив, будто решая, говорить со мной или продолжить играть в молчанку, он сквозь зубы процедил, что такая вещь была у белого человека, убитого им, но сделанная из кости.
– Это наш символ Бога. Смотри на этот камень! – приказал я ему, а потом, прижав свои ладони к его вискам, стал ломиться своим сознанием в его мозг. Индеец задёргался в руках стрельцов, но тут же замер. Я убрал руки от его головы и сделал шаг назад. Всё, что надо, я узнал. Индеец замертво повалился на землю. Своим неумелым вторжением я его убил. Учтём. Хотя он и так стал бы трупом. А ля гер ком а ля гер!
Вернул крест на его постоянное место и огляделся. Стрельцы и разведчики разбрелись по полю, собирая трофеи и добивая раненых. Одного из них, подхватив под руки, поволокли ко мне.
– Мне не нужны больше пленные! – крикнул я им и пошёл в лагерь.
– Это вождь ихний! – услышал в ответ. Остановился, подождал, пока приволокут индейца. На его шее висело ожерелье, ещё более красивое, чем принесли мои разведчики вчера. Зелёных камней больше. Ну, правильно, у папаши украшения должны быть более блестящими, чем у сынка. Вождь был ранен в живот картечиной и доживал последние минуты. Я не стал разговаривать с ним, а сразу проник в его мозг. Что-то я уже знал, выпотрошив память предыдущего дикаря, а кое-что узнал сейчас. И весьма любопытное.
– Добей, я ему обещал избавление от боли, – приказал я Маркелу, показав на индейца. – Он мне уже всё сказал.
Маркел, сняв с шеи вождя ожерелье, легко чиркнул кончиком лезвия бердыша тому по горлу. Брызнула струя крови. Вождь дёрнулся и затих. Маркел, вытерев лезвие пучком травы, помедлив, произнёс:
– Но он же ни слова не сказал, да и ты, воевода, молча на него смотрел.
– Бог дал мне способность задавать вопросы, не говоря словами, и выслушивать такие же безмолвные ответы. Только об этом мало кто знать должен, особенно чужаки. Пошли.
Связался с Вито, сказал, что мы победили и попросил передать Пантелеймону, чтобы ко мне шёл. Куча трупов, разбросанных по полю, к завтрашнему дню устроит нам массу неприятностей, самой мелкой из которых будет нашествие со всей округи любителей тухляка.
Вот думаю о чужой насильственной смерти, а эмоций по этому поводу никаких. Я что, совсем отмороженный стал, что ли? Или у меня в мозгу блок стоит, препятствующий проникновению в душу осознания мной сделанного и моему нервному срыву? Скорее – последнее. Подарок разумного дельфина. А он меня предупреждал, что не всё мне понравится. Вот теперь и мирись с душевной чёрствостью. Хорошо, если она будет проявляться только по отношению к чужакам. Надо мне за собой контроль установить в этом плане, а то…
