Что и как делал и говорил Пантелеймон – не знаю, но делёж прошёл тихо и недовольных, вроде, небыло. Только мне всю ночь мои самцы-красавцы спать не давали, доводя своих диких подружек до сладострастных стонов и криков. А когда под утро уснуть всё же удалось, был разбужен грохотом, визгом, хохотом и весёлыми выражениями. В одной из палаток рухнули нары. Видимо, в резонанс вошли!
Подъём, как обычно, на рассвете. Без поблажек и скидок на ночные труды. Служба есть служба! Быстро погрузились в баркас. С собой взял разведчиков и десяток Олега. Он мне нравится как командир: спокойный, рассудительный, быстро соображающий и исполнительный. Из тяжёлого вооружения семь берсо и по два десятка зарядов на каждую пушчонку. И Дюльдю с его огромным сверкающим бердышом и не менее сверкающей кирасой. Богатырь на индейцев произвёл неизгладимое впечатление! Пантелеймона предупредил, что ухожу на месяц. И если во время моего отсутствия придёт Рамон на бригантине, то пусть грузит на корабль товары из песчаных тайников и всё гражданское население лагеря. Пушки, меня с бойцами и добычу, что привезу из похода, заберёт следующим рейсом. А добыча будет – пленники. Не устоит вождь от соблазна заполучить меня, такого крутого и могучего, в союзники для войны с кайва-гуарани. А я не устою от соблазна заполучить побольше человеческого материала, из которого смогу сделать и крестьян, и ремесленников, и солдат. Да и женщины нормальные нужны, в союзе с которыми мои воины будут на этой земле укореняться. А ещё меня очень заинтересовала та речушка, в которой зелёные камешки водятся!
На вёслах вывели баркас из бухточки. Камило распустил парус, Фидель рулил. Прошмыгнули между двумя островками, усеянными морскими котиками, и вошли в реку, где нас ждала лодка Сатемпо. И вот теперь его гребцы соревновались в выносливости с парусом. Ну-ну.
Как и предполагал, гребцов хватило только часа на два гонки. И то достойно удивления. Могучие мужики! Но не их корыту конкурировать с моим судном. Сначала догнали, потом легко обошли и оставили далеко позади. Постояли на якоре с час, дождались. Индейскую лодку взяли на буксир, и теперь она с попадавшими на дно обессилевшими гребцами болталась за кормой, а Сатемпо сидел на носу баркаса. Мы всё дальше и дальше вторгались в Терра для нас инкогнито.
Утром следующего дня пришвартовались к берегу, выбрав для завтрака симпатичную полянку. Гребцы-индейцы быстро выкопали своими короткими вёслами в мягком береговом грунте неглубокую яму, сложили в неё набранный в лесу сухой валежник. Один из них сбегал к недалёкой каменной россыпи и принёс два камня. Ударяя один о другой, принялся высекать огонь. От столкновения камней появлялось несколько мелких, бледных в свете солнца искр, но огонь не загорался. Индеец был упорен, он раз за разом сталкивал камни, стараясь, чтобы получавшиеся искры упали на сухую листву и всё же зажгли её. Я заинтересовался этими камнями и попросил показать их. Изрядно уставший от огнедобывания абориген протянул один. Взяв его, я улыбнулся. Даже моих куцых познаний в геологии хватило опознать «камень, высекающий огонь» – пирит по-гречески. Тёмно-серые, почти чёрные правильной кубической формы кристаллы, сросшиеся в друзу, жирно блестели на солнце. Вот то, что мне необходимо для модернизации нашего ручного огнестрела! Отличная находка. Я посмотрел на ждущего возврата камня индейца, выдернул из ножен косарь и, наклонившись к сложенным кучкой дровам, ударил по лезвию пиритом. Густой сноп родившихся от союза пары сталь-пирит искр буквально впился в сухую растопку, моментально вспыхнувшую. Индейцы опешили, и я услышал чей-то шёпот: «колдун!». Ха! Такое мнение электората мне на руку. Подпустив надменности во взгляд, указал пальцем на индейца, принёсшего пирит:
– Ты! Пока жарится мясо, будешь собирать и носить в лодку такие же камни, как этот. Выполняй!
Индеец, больше изумлённый, чем напуганный, бросился в кусты. Двое аборигенов принялись разделывать крупную водосвинку, на свою беду привлёкшую утром взгляд раскосых глаз Ахмета. Остальные тоже устремились в лес и вскоре стали приносить какие-то побеги, корешки и пучки листьев. Стрельцы сошли с баркаса и бродили по полянке, разминая ноги, но в лес не совались. Вскоре большая куча сушняка превратилась в пышущие жаром уголья. Теми же вёслами индейцы раздвинули их по сторонам, в середину ямы положили выпотрошенную и густо вымазанную глиной водосвинку, напичканную собранными в лесу травами и корешками. Сверху нагребли уголья, и расселись вокруг. А стрельцы повесили над угольями медный котёл с водой: выполняли мой приказ не пить сырую воду. Вскоре по полянке распространился умопомрачительный запах печёного мяса, на который резво собрались все участники экспедиции. Появился и сборщик камней, тащивший в циновке свои находки. Довольно много.
Плотно подкрепившись нежным мясом, продолжили плавание. Индейцы во главе с Сатемпо сидели на носу и весело переговаривались. Видимо, решили, что уж лучше плыть на корабле колдуна, чем бешено махать вёслами, пытаясь этот корабль обогнать или хотя бы не отстать от него.
Правый берег реки оставался таким же болотистым, заросшим высокой травой, из которой частенько выпархивали стайки уток, а на мелководье, поджав одну ногу, неподвижная цапля высматривала добычу. Раздвигая грудью плавающие растения, по которым, за кем-то охотясь, на непропорционально больших ногах с очень длинными пальцами, вооружёнными длинными, почти прямыми когтями, бегали небольшие коричневые птицы с жёлто-красными клювами. Из осоковых зарослей гордо выплывали белые лебеди с чёрными шеями.
Левый берег был повыше правого и покрыт травой, редкими деревьями и кустами, полоскавшими свои ветви в мутных речных водах. Птичьи голоса порой перекрывали все остальные звуки. Особенно старались большие красно-синие попугаи ара, стайками в пару десятков штук перелетавшие с одного дерева на другое. Одна такая стайка решила перелететь через реку, выбрав маршрут, пересекающийся с нами. Этим тут же воспользовались мои разведчики. Виртуозы! Сбитые стрелами птицы падали строго на палубу баркаса! Индейцы с восхищением смотрели на эти показательные стрельбы. Сами они влёт не стреляли. Или не умели, или боялись потерять стрелы: изготовить из осколка камня хороший наконечник – тяжкий труд. И хотя несколько сбитых птиц упали прямо им на головы, индейцы к ним даже не прикоснулись. Только один Сатемпо рискнул потрогать железный наконечник Ахметовой стрелы, пробивший тушку насквозь, и что-то шепнул остальным. Разведчики собрали птиц и начали их ощипывать, бережно складывая перья в мешок.
Река стала более извилистой. Ветер был то попутным, то противным, то вообще пропадал. Камило опустил парус, а стрельцы взялись за вёсла.
– И-и-раз! И-и-раз!
Десятник Олег, встав у мачты, принялся командой слаживать работу гребцов. Хорошо отдохнувшие мужики, привыкшие к физическим нагрузкам, с удовольствием принялись махать вёслами, разминая застоявшиеся мышцы. Вскоре баркас шёл по реке с той же скоростью, что и под парусом. И на это индейцы смотрели с не меньшим интересом и удивлением. Они знали только однолопастное короткое весло, а что такое уключина для них известно не было. Я предложил индейцам поучаствовать в процессе, а Сатемпо – покомандовать. Торопиться было некуда, а поэкспериментировать хотелось. Стрельцы уступили места на скамьях индейцам. Вначале не получилось ничего. С длинным веслом надо уметь обращаться, при гребле им работают другие группы мышц, чем при гребле коротким веслом. Потому сильные гребцы-индейцы, два часа соревновавшиеся с надувавшим наш парус ветром, битый час не могли приноровиться к вёслам: то загоняли лопасть глубоко в воду, то, подняв фонтан брызг, гнали её по поверхности. Одновременного гребка не получалось. Вёсла с треском сталкивались, а командовавший гребцами Сатемпо ругался и топал ногами, что не прибавляло слаженности. Я, насмотревшись на их мучения, хотел уже прогнать индейцев, но вмешались стрельцы. Чтобы прекратить дальнейшее безобразие издевательства над невинными вёслами, возле каждого индейца на банку-скамейку сел стрелец. Взявшись своими руками за рукоять весла рядом с руками индейца, стрельцы стали грести, показывая правильность движений. Олег тоже подключился к процессу обучения, счётом задавая темп, и вскоре баркас буквально летел по реке: появилась слаженность движений, да и силушкой Бог никого не обидел. Двадцатигребцовый движитель всё-таки в два раза мощнее десятигребцового, потому и береговые пейзажи стали мелькать перед глазами быстрее. Но река стала ещё более извилистой и прибавила работы рулевому Фиделю.
