— Хорошо! — выдохнула Мия. — С тобой так хорошо. Люблю тебя!
— Люблю, — повторил за ней Ледяной Беркут, уже не пытаясь закрыться ни от нее, ни от своего чувства. Наслаждаясь сладкими мгновениями близости духовной после близости плотской. Хмельное счастье стучало в висках, он прижимал к себе девушку, чувствуя, как узкие девичьи ладошки гладят его плечи, спину, грудь, живот…
Когда она спустилась ниже, он усмехнулся.
— Хочешь повторить, лучшая ученица?
Мия лукаво улыбнулась:
— Хочу. Позже.
— Будет тебе позже, — пообещал Акио, чувствуя, что тонет в бездонном сияющем пурпуре самых прекрасных в мире глаз. — Так вот почему ты настояла на переезде в эту комнату.
Девушка смутилась, а потом кивнула.
— Хороший выход, одобряю. Но могла бы сказать.
Она смутилась еще больше.
— Как-то… неприлично.
Он засмеялся.
— А почему раньше не предложила?
— Я не знала, вдруг ты еще болен. — Пальчики нежно погладили его грудь. Там, где раньше был глубокий ожог, не осталось даже шрама.
Акио хмыкнул. Любые намеки со стороны Мии на недавнюю немощь раздражали, но сейчас он был слишком счастлив и расслаблен, чтобы злиться.
Он прижался губами к ее ключице, поднялся выше к ушку, оставляя дорожку из поцелуев, и остановился.
— А сережка где?
— Сережка?
Он ущипнул ее за попку. Дождался возмущенного «ой!» и пояснил:
— С заклинанием. В следующий раз чтоб надела! Мой ребенок должен родиться в законном браке. И хватит отговорок. С завтрашнего дня начинаешь учиться магии.
Мия вздрогнула и резко прекратила улыбаться. Акио не первый раз заводил разговор, что императрица должна овладеть силой крови, но при воспоминании о могучем неохватном потоке, в котором она чуть было не растворилась без следа, на девушку накатывала настоящая паника.
— Это обязательно? — жалобно спросила она.
— Да, — отрезал Акио. Потом отвел волосы с ее лица и поцеловал в лоб. — Чего ты боишься?
— Что он вернется, — призналась Мия. — Дракон.
— Не вернется.
— Откуда ты знаешь?
— Дух стихии посещает любого высокородного при инициации, Мия.
Она снова вздрогнула:
— И у тебя такое было?
— Было. — По лицу Акио поплыла мечтательная улыбка. — Я был птицей и ветром. Парил в воздухе, был свободен… — Он резко прекратил улыбаться. — Но человеческое тело и разум не способны вмещать бога. Поэтому прикосновение к первородной стихии происходит лишь однажды. Знакомство с предком. Как испытание. Достоин ли человек силы. Если он сможет вернуться в человеческий облик, повторения не будет.
— И часто не возвращаются?
— Иногда.
— А как же Джин?
Он пожал плечами:
— Проклятие связало его с богом. Кровь дракона — сила другой стихии — разорвала эту связь.
— С богом? Я думала, с демоном…
— Боги, демоны — это просто слова. Стихия есть стихия. Так ты будешь учиться магии?
— Буду, — со вздохом пообещала Мия. — Ты ужасный деспот, но я тебя люблю.
Пестрая многоцветная толпа заполнила столицу Оясимы. Такая же, как была на свадьбе принцессы, только в десять раз больше. Безудержная хмельная радость витала в этот день и над чистыми чопорными кварталами знати, и над бедными окраинами. Узурпатор и предатель повержен, на трон возвращается божественная императрица, ее глаза сияют подобно двум аметистам, в ее подчинении все драконы ручьев, рек и морей, а это значит, что дни бедствий позади. Скоро, совсем скоро начнутся годы изобилия и процветания.
Над всей огромной праздничной толпой на улицах витал восторженный дух ожидания счастья. Появление кортежа с императрицей и сёгуном было встречено таким дружным ликующим криком, что, казалось, содрогнулись стены окрестных домов.
Наблюдавший за всем этим с крыши ближайшего строения низенький монах в тростниковой шляпе недовольно поморщился.
— И чего орут? Вот чего они орут, друг мой Харуки? — возмущенно спросил он у сидевшего рядом мужчины — круглолицего, бритого наголсо.
— Радуются, — пожал тот плечами. — Ты недоволен, что народ любит императрицу?
— Тю-ю, «любит»… Это он сейчас ее любит. А через полгода, когда окажется, что реки саке не потекли и камни на берегу не превратились в рисовые лепешки, так и разлюбят. Еще и обвинят во всех бедах. Громче, чем сейчас, орать будут. — Он ковырнул пальцем в ухе и пожаловался: — Заложило.
— Енотик дело говорит, — меланхолично заметила грузная женщина средних лет, набивая и раскуривая трубку.
Харуки покосился на монаха и весело сверкнул глазами:
— Не веришь в свою воспитанницу?
— Да, пожалуй что, верю. Мия — девочка умная, справится. Да и сёгун — мужик что надо. Орел! Просто тревожно мне за них. Ну чисто дети.
— Дети? — приподнял бровь синоби.
— Все вы, люди, как дети. Учить вас и учить. — И, обращаясь к женщине: — Тетушка Сагха, не будь жадиной, дай покурить!
Женщина не стала артачиться.
— Почему тогда ты не с ними? — спросила она, кивая на подъезжающий к храму кортеж. — Разве твое место не в свите?
— Пф-ф, что я там забыл? — Из-под рясы выглянул полосатый хвост. — Тесно, давка, жарко. Оглохнуть можно. Нет уж, потом девочку поздравлю.
— Но ты вернешься? — уточнил Харуки.
— А то ж! Куда она без меня?
Солнце играло на волнах озера, золотило стены дворца и храм, в котором императрица Миако Риндзин принимала трон своих предков вместе с клятвами вассальной верности. Подходила к концу одна эпоха, начиналась другая. Трое на крыше курили, летел над городом сладковатый пряный дымок. Северный ветер чуть покачивал флюгер и нес еле уловимый запах осени.
