Образовался излишек и спиртного, и «закуски»! Решил ротный устроить поминки погибшим, заодно и «обмыть» награды. На «поминки-обмывку» заглянули офицеры из разведотдела штаба армии, даже некоторые члены армейского трибунала и прокуратуры, с кем комроты контактировал по службе.
Трибунал приговорил его к 10 годам ИТЛ, или 3 месяцам штрафбата. Не помешали этому его ордена Красного Знамени, Красной Звезды, медаль «За отвагу». Правда, вскоре пришло другое постановление того же трибунала об отмене приговора, и майор убыл в свою часть.
Есть примеры и другого порядка, кто по суду военного трибунала заслуженно оказался в нашем штрафбате (данные из копий приговоров по архивным документам ЦАМО РФ).
— Инженер-майор Семен Гефт, нач. автобронетанковой службы 3-й Гв. кавдивизии, за злоупотребление служебным положением, принуждение к половым связям подчиненных женщин-военнослужащих — 10 лет ИТЛ или 3 мес. ШБ;
— командир танка мл. лейтенант Пушкарев Владимир Никифорович из 73-й танковой бригады за утерю оружия — 4 года ИТЛ или 1 мес. штрафбата;
— лейтенант адм. службы Морозов Иван Кузьмич, 44-летний начальник продслужбы полка, за расхищение, нанесшее ущерб государству в сумме 31.600 руб. — 5 лет ИТЛ (2 мес. ШБ);
— капитан Хохлов Михаил Сергеевич, командир пулеметной роты запасной бригады, за самовольное оставление поля боя — 8 лет (2 мес. ШБ);
— капитан Кожемякин Александр Иванович, нач. связи минометного полка, за избиение подчиненного -5 лет (1 мес. ШБ);
— лейтенант ветслужбы погранотряда Разумов Илья Никитич, за хулиганство — 3 года (1 мес. ШБ);
— Петров Семен Иванович, старший лейтенант, командир отд. учебной роты 356 сд за вшей и тиф в роте, 5 лет ИТЛ (2 мес. ШБ);
— Павлов Федор Александрович, мл. лейтенант ком. взвода связи 61 А, за опоздание и пьянку — 10 лет ИТЛ (3 мес. ШБ).
Можно приводить сотни других примеров из нашего ШБ, но для широты охвата приведем некоторые данные из других источников.
Например, в книге доктора юридических наук Юрия Рубцова «Штрафники не кричали: „За Сталина!“» рассказывает подполковник в отставке Н. Тарасенко: «В штрафной батальон я был направлен военным трибуналом за утрату секретных документов. Среди моих собратьев по беде был капитан, командир парашютно-десантной роты, за сгоревшие при пожаре парашюты. Другой, тоже капитан, командир стрелковой роты, застрелил паникера».
Пример из 2-го Украинского фронта. Лейтенант Петр Амосов, командир саперного взвода: «Ставил немецкие противотанковые мины. На них погиб начальник политотдела 37-й армии полковник Емельянов. Не зная расположения переднего края, он на машине проскочил в сторону противника, мина сработала». Приказом комфронта Конева Амосов разжалован в рядовые, направлен в 15-й ОШБ.
Несколько примеров с 3-го Белорусского фронта:
— Лейтенант адмслужбы Идельсон Яков, завделопроизводством-казначей 45-й штрафроты 39-й армии. За мародерство, отобрание принадлежащего гражданскому населению имущества — 10 лет ИТЛ (3 мес. ШБ).
— Авоян Агаси Сакоевич, майор, командир батальона связи погранвойск НКВД, за неисполнение приказания в боевой обстановке — 5 лет ИТЛ (2 мес. ШБ).
— Лейтенант-артиллерист Баландин Евгений Федорович, получив отпуск после тяжелого ранения, «задержался» сверх отпуска, предъявил по возвращении в часть фиктивную справку о болезни. Погиб, провоевав в 10-м ОШБ всего 11 дней. (Материал от поисковика Геннадия Полубедова.)
С Южного фронта свидетельствует майор юстиции Зяма Яковлевич Иоффе, бывший военный следователь военной прокуратуры 58-й армии, затем помощник прокурора 52-й армии:
— За пять дней немцы наголову разбили стрелковый корпус. Приказом комфронта отданы под трибунал начштаба корпуса полковник Айвазов, командир полка майор Волков и один командир батальона. Все три офицера отправлены в штрафбат.
— Весной 1943 года на охрану побережья Азовского моря была поставлена рота старшего лейтенанта Канищева. Рядом стояли на переформировке остатки военной флотилии. Их катер шел вдоль берега мимо позиций роты, и ротный отдал приказ: «Стрелять по катеру!» Бойцы отказались, сказав, что это свои, но Канищев сам огнем из пулемета убил стоящего на палубе катера главстаршину, одного из лучших моряков флотилии. Приговор трибунала — штрафбат.
С середины 1943 г. ход войны существенно изменился. Разгром немцев под Сталинградом, прорыв блокады Ленинграда, Курская битва и другие успехи подняли боевой дух армии, редки стали паника и отступления в бою, случаи самострелов, уклонения от боя. Зато в связи с освобождением многих областей возрос контингент штрафников из числа вышедших из окружения, а также бежавших из плена и тех из наших военнослужащих, кто остался на территории, оккупированной врагом, и не принимал активного участия в борьбе с оккупантами.
В период от подготовки Курской битвы до завершения операции «Багратион» переменный состав (штрафники) представлял собой примерно половину осужденных военными трибуналами и направленных приказами командиров. Вторая, иногда большая часть состояла из бежавших из плена, вышедших из окружения или бывших долгое время на оккупированной территории. Как правило, они после проверки органами «Смерш» из фильтрационных лагерей НКВД направлялись фронтовыми (армейскими) комиссиями в штрафбаты, штрафроты. Из определенной части офицеров этого контингента формировались и офицерские штурмовые (нештрафные) стрелковые батальоны.
Бежавшие из плена под угрозой гибели от лагерной охраны иногда говорили: «Английская королева своих офицеров в подобных случаях орденом награждала, а нас — в штрафбат!» Конечно, неправомерно было всех, кто попал в немецкий плен, отождествлять с предателями, как упорно некоторые трактовали приказ Ставки № 270 от 16.08.1941, главный пункт которого гласил: «Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров».
В этом приказе главное внимание обращено на командиров и политработников, что я специально подчеркнул в приведенной выше цитате. Но стараниями «ретивых исполнителей» типа главного политработника Мехлиса, которого многие называли не иначе, как «армейским инквизитором 1-го ранга», это положение стали распространять на всех, кто бывал во вражеском плену. У Константина Симонова в книге «Глазами человека моего поколения» (М.: АПН, 1988) есть запись мнения маршала Жукова: «У нас Мехлис додумался до того, что выдумал формулу: „Каждый, кто попал в плен, — предатель Родины“… По теории Мехлиса выходило, что даже вернувшиеся, пройдя через этот ад, должны были дома встретить такое отношение к себе, чтобы они раскаялись в том, что тогда, в 41-м или 42-м, не лишили себя жизни… Как можно требовать огульного презрения ко всем, кто попал в плен в результате постигших нас в начале войны катастроф!»
Известно, что были многочисленные случаи заброшенных к нам групп диверсантов из числа военнопленных, завербованных фашистами и подготовленных в спецшколах абвера, предателей, согласившихся на сотрудничество с врагом. Издержки проверок того времени не давали гарантии на абсолютную достоверность их результатов. Действительно, не мог же наш «смершевец» позвонить каким-нибудь штандартенфюрерам Миллерам, чтобы навести справки о таком-то бывшем пленном. Поэтому все-таки единственно правильным решением было направлять в штрафные части для «проверки боем» тех, чью благонадежность не удавалось установить достоверно. Вот и направляли соответствующие комиссии подряд многих бывших пленных или находившихся в окружении в штрафные формирования, где сама боевая обстановка определяла ту самую благонадежность.
