Я напомню читателю, что за время пока тогда еще непродолжительной армейской службы мне довелось встретить начальников, память о которых осталась светлыми эпизодами на всю оставшуюся жизнь. Читатель, конечно, помнит и моего первого командира роты, младшего политрука Тарасова Николая Васильевича, который стал для меня примером в становлении моей командирской биографии. Может, менее убедительно я рассказал в эпизодах из училищного периода о командире нашей курсантской роты старшем лейтенанте Литвинове (имя и отчество его, к сожалению, не помню), который тоже служил мне примером во многом.
Но уж о фронтовых встречах, о своем командире штрафбата полковнике Осипове Аркадии Александровиче, ставшем для меня вообще образцом офицера, читатель знает многое, ему лично специально посвящена целая глава этой книги. Не меньше я говорил и о встрече с легендарным командармом-3, генералом Горбатовым Александром Васильевичем, лично которого видел и слышал всего минут 15–20, но влияние которого на мою последующую воинскую службу просто несравнимо.
Теперь перейдем к моим встречам уже после войны. В то время, когда я продолжал работать у полковника Борисова, одной из моих обязанностей стало, видимо, перешедшее со мной из батальона охраны поручение встречать именитых гостей Лейпцига и сопровождать их по городу.
В бытность мою еще заместителем комбата охраны при военной комендатуре Лейпцига первым, кого я встречал, был командующий бронетанковыми и механизированными войсками в Группе Советских войск в Германии, маршал бронетанковых войск Ротмистров Павел Алексеевич. И сразу же произошел казус. Выехал я в указанное мне место на берлинскую автостраду («автобан», по местной терминологии), где и должна была в условленное время произойти встреча. Подождав с полчаса после установленного времени, я решил проехать дальше, чтобы узнать, не случилось ли что с машиной маршала, или, может быть, я неверно определил точку встречи. Проехав километров пять-шесть, машины маршала не обнаружил. Заметил только, что в стороне от шоссе в нескольких местах стоят машины, и то ли их ремонтируют водители, то ли хозяева этих машин расположились на пикник. Прошло уже более часа, и я решил вернуться в комендатуру. В городе по телефону от дежурного по одной из районных комендатур доложил полковнику Борисову об этом. Тот, несмотря на свою обычную выдержанность, назвал меня ротозеем и приказал срочно прибыть для объяснений, так как маршал уже добрался сам.
Надо догадаться, с какими чувствами я ехал туда. В кабинете коменданта увидел маршала с характерными, почти буденновскими усами и круглыми, совсем не модными даже тогда очками. Не успел я обратиться к маршалу, чтобы он разрешил мне доложить полковнику о прибытии, как комендант сразу обрушился на меня с вежливыми, но необычайно едкими для него словами укора. Тогда маршал Ротмистров остановил его, сказав: «Не ругай этого симпатичного молодого майора. Он честно старался меня найти, но с моей машиной что-то случилось, и я приказал шоферу съехать с дороги, чтобы устранить неисправность. А сам, утомленный дорогой, снял свой китель и отдыхал рядом с машиной. Я видел, как этот майор проезжал мимо, но не подумал, что это мой провожатый. Вот так мы и разминулись и, пожалуйста, не наказывай его, он не виноват».
Так, без последствий закончилось недоразумение с моей первой неудачной встречей именитого гостя. Но то ли потому, что я тогда впервые после окончания войны так близко имел контакт с выдающимся военачальником, то ли потому, что почувствовал его личное покровительство и защиту от гнева своего уважаемого начальника, эта встреча оставила во мне глубокий след.
Потом я всю свою последующую военную службу стремился не упускать из поля зрения судьбу понравившегося мне маршала, хотя по служебной линии вроде бы к его «епархии» не относился. Он — танкист, а я — пехота. В дальнейшем моя военная специальность переходила то к автомобильной, то к воздушно-десантной службе, а то и вообще к преподавательской работе.
Я внимательно следил за его перемещениями по службе и пытался проследить его путь во время войны. Узнал даже, что в годы известных репрессий он был обвинен (не знаю, кем именно, не тем ли Мехлисом?) в связях с «врагами народа». Отвергая все обвинения, Ротмистров написал опровержение в ЦК ВКП(б), в результате был восстановлен в партии и даже получил назначение преподавателем в Военную академию механизации и моторизации РККА имени Сталина. Видимо, тянувшийся за мной (или казавшийся) шлейф отца, репрессированного по ст. 58, многие годы, как-то по-особенному приближал в моем представлении наши судьбы, хотя и тогда я понимал, что похожего в них мало.
Уже в сентябре 1941 года полковник Ротмистров — командир танковой бригады на Северо-Западном фронте, а в танковом сражении под Прохоровкой на Курской дуге уже генерал-полковник Ротмистров — вел свою 5-ю танковую армию на форсирование Днепра. В феврале 1944 года 43-летнему Павлу Алексеевичу Ротмистрову присваивается воинское звание маршала бронетанковых войск.
Честно говоря, я был несколько удивлен, что звание Героя Советского Союза Павел Алексеевич получил не во время войны, а только к 20-й годовщине Победы. Не шлейф ли довоенного клеветнического «обвинения» тому виной? Похоже, вошла в жизнь маршала та самая категория несоответствия «преступления и наказания». Может, все реже напоминавшее мне состояние чем-то наказанного за провинности предков проектировалось и на других в похожих ситуациях.
Главный маршал бронетанковых войск, доктор военных наук, профессор, бывший начальник Военной академии бронетанковых войск, автор многих трудов по использованию танковых войск в боях и операциях, Герой Советского Союза Павел Алексеевич Ротмистров умер в Москве в 1982 году.
Более успешная, чем с маршалом Ротмистровым, на той же лейпцигской дороге была встреча с маршалом Советского Союза Буденным Семеном Михайловичем, народным героем Страны Советов. Он тоже еще не был Героем Советского Союза, и только в 1958, 1963 и 1968 годах ему трижды присваивалось это высокое звание. Приезжал Семен Михайлович на открытие первой послевоенной международной Лейпцигской ярмарки, открывшей свои ворота в мае 1946 года при поддержке советской администрации.
Встреча произошла в точно назначенном месте и близко к условленному времени, так что ждать мне маршала на этом месте пришлось не более 10–15 минут. За машиной маршала следовало еще четыре или пять легковых автомобилей. Семен Михайлович подозвал меня к своей машине, указал мне на свободное место рядом с водителем, тоже майором, как и я, и приказал ему следовать туда, куда я буду указывать. Лейпциг я уже знал неплохо, поэтому ориентировался в нем достаточно свободно. По дороге маршал расспросил и о семье, и о моей войне. Я не скрыл от него и службу в штрафбате, которую тогда не было принято афишировать, на что он будто не обратил внимания, во всяком случае, по этому поводу не задал ни одного уточняющего вопроса, видимо, щадя мои обязательства не распространяться об этих необычных формированиях военного времени.
Я должен был доставить всю эту вереницу машин прямо на ярмарку. Все было удачно, даже на выставке ко времени прибытия маршала был выставлен от батальона охраны почетный караул, который возглавлял командир роты нашего батальона охраны, красавец цыганских кровей, старший лейтенант Бадер, щеголеватый офицер, мастерски владевший строевыми приемами. Семен Михайлович принял его рапорт, потом поздоровался с комендантом полковником Борисовым и его окружением, а затем обернулся. Увидев меня, поманил к себе пальцем и как-то особенно тепло, по-отечески поблагодарил меня, пожал мне руку и пожелал успехов в дальнейшей службе на долгие годы. Забегая на более чем десяток лет вперед, расскажу сразу и о других встречах с этим прославленным маршалом.
