Вскоре на заседании парткома при политотделе училища вдруг встал вопрос о рассмотрении моего персонального дела, связанного якобы с тем, что при вступлении в члены партии я скрыл факт репрессии моего отца по 58-й статье. На заседании парткома почему-то присутствовал и представитель Особого отдела, курировавший наше училище, но никаким боком к составу парткома не относящийся. Здесь была явная цель — помешать полковнику Пыльцыну стать генералом. И какая-то информация шла по тайным каналам вслед за моими перемещениями по службе, а может, и бежала впереди.
Пришлось мне уверять членов парткома, что именно в 1943 году, когда я вступал еще кандидатом в члены ВКП(б), даже в заявлении написал о моем отце. Тогда, помню, секретарь парткомиссии или кто-то другой из влиятельных политработников сказал мне, коль скоро я еще из училища написал отцу в ответ на его отказ от детей, что не считаю его в таком случае более отцом, и репрессирован он был уже после ухода из семьи, то мне не следует впредь упоминать о репрессии в отношении его. А на фронте при приеме в члены партии на эту подробность просто махнули рукой. В ответ на это мое объяснение здесь, на парткоме, особист, не будучи даже членом нашей парторганизации, безапелляционно заявил, что у них (особистов) имеются документальные данные о моей нечестности перед партией. Вот, подумал я тогда, сколько лет спустя достали меня из-под Уфы вербовщики Особого отдела, пытавшиеся сделать меня своим информатором-осведомителем. Отомстили? А может, опять за отца?
Видимо, как раз Яксаргину нужны были дополнительные доводы к доказательству моей негодности к замещению должности начальника училища, и заседание парткома было явно срежиссировано для этой цели. Выговор без занесения в учетную карточку, объявленный тогда мне, видимо, был необходимым дополнением к мнению генерала Яксаргина, ни слова не проронившего на том злополучном заседании парткома. Даже предположение члена Военного совета 38-й армии генерала Средина не смогло перебороть влияния особистов на службу офицера.
Менее чем через год генерал Яксаргин был переведен на должность начальника военной кафедры Кубанского сельхозинститута, а на вакантное место начальника училища прибыл полковник Павлов Вячеслав Григорьевич, тоже фронтовик, занимавший в прошлом, как и я, должность заместителя командира Воздушно-десантной дивизии. Правда, опыта руководства автомобильной службой в масштабе Воздушно-десантного корпуса и Общевойсковой армии он не имел. Зато с отцом у него, наверное, все было в порядке, да и с особистами был в ладу.
Так и не состоялось мое производство в генералы. Но этот негативный момент скоро закрылся приятным событием: на должность члена Военного совета 5-й армии, штаб которой дислоцировался в Уссурийске, прибыл мой давний сослуживец по 38-й армии Иван Петрович Репин. У нас сохранились прежние товарищеские отношения, и мы оба были рады встрече. Нашлись, конечно, и общие гарнизонные дела, в которых он был мне и другом, и наставником. Вскоре ему было присвоено генеральское звание, и военная служба перенесла его в Москву, заместителем начальника Политуправления Сухопутных войск, потом членом Военного совета Ленинградского военного округа, а затем и в столичный округ. В последние годы генерал-полковник в отставке Репин жил в Москве, мы не теряли связи до тех пор, пока его сердце не выдержало откровенного издевательства властных чиновников над Знаменем Победы, когда почти год мусолилось предложение снять со Знамени Победы главный символ Советского Союза — серп и молот, а оставить на нем только пятиконечную звезду, да еще белого цвета, американскую. Иван Петрович, как и все настоящие фронтовики, возмущался безмолвием властей. Ведь если серп и молот поставить вне закона, значит, окажутся в запрете и все военные награды фронтовиков. За две недели до Дня Победы 2007 года Президент Путин то ли ради собственного рейтинга, то ли наконец услышал возмущение еще оставшихся в живых фронтовиков, или действительно дошло до его сознания кощунство такого предложения, но своим решением закрыл этот вопрос и прекратил недостойную возню наших СМИ по этому поводу. Но Иван Петрович Репин, тяжело переживавший все это глумление над святыней, не дожил до этого президентского слова. Светлая память об этом патриоте всегда будет жить в сердцах тех, кто его знал.
Оставили добрый след в моей памяти за время службы в Уссурийске и другие военачальники, командующие Дальневосточным военным округом.
Легендой этого округа был его командующий, Герой Советского Союза, генерал-полковник, ставший потом маршалом бронетанковых войск, Олег Александрович Лосик, мудрый, ответственный военачальник, не любивший устраивать «разносы» по разным поводам. Он обладал феноменальной памятью и помнил характеристики всех более или менее крупных рек, дорог и горных перевалов как в своем округе, так и на территории сопредельных государств (Китая, Кореи). Оперативно-командные сборы генералов и старших офицеров округа проводил настолько организованно, что, побывав на них, каждый чувствовал, как становится обладателем и новых знаний тактической обстановки, и умений организовать на примере этих сборов любые командирские занятия.
Мне приходилось лично общаться с ним на праздновании 100-летия Уссурийска, когда он, находясь на трибунах местного стадиона, с интересом и какой-то веселой, открытой улыбкой реагировал на происходившие там инсценировки исторических событий, спортивные представления или баталии, разыгрываемые коллективом курсантов нашего училища. Общались мы не раз, когда он отдыхал в санатории близ Владивостока. И я был приятно удивлен его доступностью и подчеркнутой вежливостью. В частных разговорах и беседах с подчиненными, а на Дальнем Востоке все военные фактически были его подчиненными, был мягок, обходителен. Редко доводилось встречать таких военачальников крупного масштаба.
Наверное, в мою привычку уже вошел обычай составлять представление о том, что сделало военачальников, поразивших меня какими-то особенными качествами, такими, какими они стали сейчас. Не всегда у меня это получалось, но относительно Олега Александровича Лосика мне удалось кое-что узнать.
После окончания в 1938 году танкового училища молодой лейтенант быстро продвигался по службе, и уже в 1939 году он принял боевое крещение в ходе войны с Финляндией. Там старший лейтенант Лосик отличился со своим батальоном в составе 136-й стрелковой дивизии генерал-лейтенанта Черняка при прорыве знаменитой линии Маннергейма, за что был удостоен ордена Красной Звезды.
В самые первые дни Великой Отечественной войны капитан Лосик участвовал в ожесточенном сражении под Бродами и Ровно (Украина), где советские войска нанесли по врагу один из первых контрударов, задержав наступление немцев на много суток. В августе 1941 года, когда немногие удостаивались правительственных наград, капитан Лосик награждается одним из высших боевых орденов того времени, орденом Красного Знамени. Такая награда в начале войны многого стоит.
Осенью 1943 года подполковник Лосик, командир отдельного танкового полка, за боевые успехи на родной Смоленской земле удостаивается ордена Суворова, кстати, учрежденного всего год назад, через день после выхода приказа Сталина «Ни шагу назад!». А читатель хорошо помнит, что этим приказом создавались штрафбаты. Думаю, всем понятно, почему при провозглашении строгой ответственности за дальнейшее отступление вводились и новые награды в честь легендарных русских полководцев. Ну а дальше судьба полковника Лосика, командира гвардейской танковой бригады, сложилась так, что он в 1944 году участвовал в легендарной операции «Багратион», и его бригада первой ворвалась 3 июля в столицу Белоруссии — Минск, проложив дорогу другим войскам, завершившим в этот же день освобождение Минска. И на другой же день полковнику Лосику Олегу Александровичу было присвоено звание Героя Советского Союза.
