Тогда я еще не сообразил, что этот заминированный участок не просто забыли наши предшественники. Он был элементом эшелонированной обороны, устроенным по плану старшего командира или командующего. Мне же пришла авантюрная идея — переставить эти мины на передний край обороны роты, на полосу между нашими окопами и берегом реки Выжевка. Тем более что оборона казалась мне да и всем офицерам нашей роты «жидковатой» из-за малочисленности бойцов в наших подразделениях и отсутствия минных полей и даже проволочных заграждений перед нашим передним краем. Один участок этого лесного завала, видимо, минировался еще зимой, установленные здесь мины были окрашены в белый цвет, и теперь, уже летом, под пожелтевшими хвойными веточками их обнаруживать было совсем не трудно. А вторая часть, отделенная от первой протоптанной тропинкой, оказалась с минами, окрашенными в цвет хаки. В траве и хвое их обнаруживать было значительно труднее.
Во взводе у меня специалистов саперов не оказалось, а я еще в военном училище как-то особенно заинтересованно изучал и свои, и немецкие мины (всегда следовал правилу: «лишние знания никогда лишними не бывают»). И потому решил сам заняться этим небезопасным делом. Поручать кому-то из штрафников, не владеющих этим небезопасным делом, не хотелось, да и морального права, строго говоря, не имел.
Тогда я не подумал, что этот минированный завал обозначен не только на наших картах, но даже на картах армейского штаба как важный элемент полосы обороны на особо опасном направлении. Конечно же, этот минированный участок за нашими позициями, установленный давно, не был заграждением специально за штрафниками. К слову еще раз сказать, за нашим батальоном никогда не было заградотрядов, не применялись и другие устрашающие или заградительные меры. Смею утверждать, что офицерские штрафные батальоны были образцом стойкости в любой боевой обстановке.
Свою «саперную» деятельность я, конечно, начал с участка с белыми, «зимними», минами. Днем снимал, обезвреживал, а ночью выставлял в 30–50 метрах перед своими окопами, хорошо маскируя дерном, всегда помня при этом золотое правило, которому наставлял нас в военном училище командир роты Литвинов: «Боишься — не делай, делаешь — не бойся». Мой командир отделения Омельченко (из пограничников), которого я привлек себе в помощники, с нашими противопехотными минами был знаком и быстро освоил дело постановки их. У нас вскоре определилось своеобразное разделение труда: я искал, разряжал и снимал мины на одном месте, а он устанавливал их на другом!
Обследуя местность в районе обороны, бойцы обнаружили в маленьком полуразрушенном сарайчике забытые нашими предшественниками несколько десятков неиспользованных мин натяжного действия. Официальное название их было «ПОМЗ-2» — «противопехотная осколочная мина заградительная». Эти мины напоминали насечкой на их металлической «рубашке» наши ручные гранаты Ф-1 («лимонки»), убойная сила их осколков была тоже не менее 200 метров. Устанавливались они на высоте 20–30 см над землей на вбитые в землю колышки. От детонаторов-взрывателей отводились проволочные нити-растяжки, при достаточно ощутимом прикосновении к которым мина срабатывала. Установка таких мин требовала особой осторожности, тщательности и аккуратности. Они представляли более реальную опасность, чем обычные противопехотные мины. И все-таки я решил: чем добру пропадать, пусть с большим риском, но и эти мины буду устанавливать! Но только сам! Никому, даже уже набравшему опыта минирования Омельченко этого дела не доверю, не могу переложить ответственность на подчиненного штрафника, не имеющего специальной подготовки. Подорвусь — так сам!
Конечно, со временем и не без помощи нашего командира роты капитана Матвиенко, более опытного и старшего возрастом офицера, мы стали понимать, что не имеем права снимать мины с участка, заминированного по распоряжению старших начальников. И поэтому я уговорил ротного доложить в штаб батальона, что мы минируем участок перед своими окопами только минами-растяжками ПОМЗ. Неожиданно командир роты согласился, но на всякий случай решил составлять подробную схему минного поля перед окопами с учетом постановки всех мин.
Все шло хорошо, пока я работал на участке завала с «зимними» минами. Нам удалось без происшествий переставить и хорошо замаскировать около двухсот белых мин. И плюс к тому я успел установить добрую половину из найденных нами мин-растяжек. Так что перед нашими окопами образовалось довольно плотное минное поле.
Прошло уже недели две, как мы встали на этом участке в оборону. Наши тыловики разведали и грибные места. Так что даже грибные супы из походной кухни были для нас хотя и большой редкостью, но приятной. Меню изысканное для фронта!
В моей памяти в связи с этим вставало весьма небогатое меню в офицерской военторговской столовой в запасном полку под Уфой. Видимо, тогда и родился анекдот о том, что работники военторга купили на свои деньги для фронта самолет, как прогремевший тогда на всю страну колхозник Ферапонт Головатый, купивший истребитель на свои сбережения. Но летчики будто бы наотрез отказывались вылетать в нем на боевые задания, так как, глядя на бортовую надпись «Военторг», свои же собьют! Такой «любовью» пользовался этот «Ванькинторг», как его чаще величали на фронте.
У нас в запасном полку ходили слухи, что такое питание офицеров в запасных полках будто было «запрограммировано» на «подъем патриотизма», и именно оно поднимало волны рапортов офицеров, рвущихся на фронт. Но рвались мы на фронт вовсе не поэтому. Хотелось не опоздать, быстрее принять участие в разгроме фашистов, в чем сомнений уже ни у кого не было. В то же время офицеры как праздника ждали очередного наряда дежурным по солдатскому пищеблоку, что случалось примерно 1–2 раза в месяц. Там для солдат, кому всего через месяц предстояло уже быть на фронте, готовилась совсем другая пища: мясные супы с толстыми, белыми, очень аппетитными трубочками макарон и гречневая или перловая каша с мясом… Хоть раз в две недели, снимая обязательную пробу со всех котлов, наедались вкусно и вдоволь.
Возвращаясь в белорусско-украинское Полесье того времени, еще раз подчеркну, что именно здесь наши тыловики развернулись по-настоящему и показали, на что они способны. А может быть, армейские снабженцы действовали так умело, как ни раньше, ни позднее на фронте не было. А может, просто нам раньше не приходилось так долго «обороняться», а в наступлении иногда не до обедов.
И с табачным довольствием было неплохо. Нам, офицерам, привозили папиросы «Беломорканал». Может, это были специальные указания нового командарма, генерала B.C. Попова, понимающего, что мы переданы в состав его армии не просто так, что нам предстоит выполнять очень сложную задачу в интересах его армии. Да, в конце концов, бойцы штрафбата в скором времени станут офицерами и в его армии.
Штрафникам, как рядовым, выдавали строго по норме моршанскую махорку, а некурящим вместо табака — дополнительный сахар. Это немаловажная деталь для тех, кто верит байкам о том, что штрафники вообще ничем не снабжались, должны были «добывать» себе пищу набегами на продсклады или на частные хозяйства жителей прифронтовой полосы.
Летом 1944 года здесь нам повезло и с погодой. Дни стояли жаркие, сухие, воздух был густо напоен хвойным ароматом. Если бы не ежевечерние артналеты противника и другие события, связанные с выполнением боевых задач, можно было бы по сравнению с другими периодами боевых действий, наполненными атаками и отражением контратак, приравнять наше здесь пребывание с неожиданно доставшимся нам отдыхом. Интенданты с нашим батальонным доктором даже раза два или три устраивали вблизи от окопов полевую баню со сменой белья, о чем мы благостно вспоминали в других, менее приятных ситуациях.
