И беседа, и застолье продлились почти до темноты. Галантно, как умели, мы поблагодарили ксендза за гостеприимство, за отменный обед и за содержательную беседу и сказали, что эта встреча нам запомнится надолго. И верно, до сих пор помнится! Вышли мы, сопровождаемые этим католическим священником и почти всеми девушками, следовавшими за нами в почтенном отдалении, вежливо попрощались с ксендзом, раскланялись и с девушками. Вернулись к поляку, который нас так удачно отфутболил, чтобы и его поблагодарить за добрый совет. Ну а здесь под действием ксендзового угощения нам захотелось поговорить и с этим поляком. Но, поскольку уже стемнело, попросились переночевать у него.
Тертым калачом, веселым мужиком оказался этот поляк. На наш вопрос, почему у ксендза столько служанок, рассказал он нам солененький анекдот: «Когда Бог создавал ксендза, он запретил ему жениться как своему наместнику на земле. Но как смертному человеку разрешил иметь женщину один день в году. Но то ли ксендз забыл, в какой именно день даровано Богом это право, то ли Бог не указал конкретно этого дня, так вот, чтобы не пропустить того дня…»Дал понять нам этот хитрый поляк, что не такой уж он набожный католик, как, видимо, и другие его соотечественники.
После беседы с хитрым поляком у нас, еще не остывших от застолья у ксендза, какое-то время продолжались разговоры на «внутренние» темы. Один из моих попутчиков оказался скорее не собеседником, а «сомолчальником», зато второй разговорился настолько, что проговорили мы до глубокой ночи. Из всего им поведанного я запомнил, что он и его друг были легко ранены, добрались до медпункта, им оказали нужную помощь, перевязали раны и предложили самостоятельно добраться до эвакопункта, с которого их отвезут в медсанбат. Его друг вдруг заявил, что хочет вернуться в свой взвод и помогать боевым друзьям, которых из-за того, что оба они ранены, осталось меньше. Потом предложил идти с ним, заявив: «У тебя совесть-то, наверное, еще не убита, а только тоже ранена!» И оба вернулись на линию огня, сражались, пока его друг, инициатор возвращения к боевым товарищам, не погиб, а мой собеседник получил второе, уже тяжелое, ранение, с которым и попал в госпиталь.
Этот его рассказ взволновал меня тем, что я увидел лично такого бойца-переменника «с неубитой совестью» и убедился, что они далеко не редкость. Переночевали мы у поляка, утром позавтракали своим сухим пайком с «кавой», которой угостил нас раздобрившийся хозяин. Оставили за «каву» и ночлег баночку американского плавленого, по выражению многих, «вонючего» сыра и тронулись дальше в путь.
Как ни странно, но нашли мы свой штрафбат более или менее легко, хотя нас несколько обескураживали указки «Хозяйство Осипова-Батурина». Подумали, что рядом с нашим батальоном разместилась еще и какая-то часть неведомого нам Батурина. А оказалось, что наш комбат, полковник Осипов, решением маршала Рокоссовского переведен от нас на должность то ли командира стрелковой дивизии, то ли замкомдива. Вот это скачок! С командира батальона, пусть отдельного, тем более — штрафного, сразу на дивизию! Хотя, как мы знали, Осипов и звание полковника получил на должности комбата штрафников. Наш начштаба Василий Лозовой тоже получил повышение. На его место назначили ПНШ-1 Филиппа Киселева, моего ровесника.
Я уже говорил, положением о ШБ предусмотрено, что наши командиры подразделений имели дисциплинарные права и возможности получать очередные воинские звания на ступень выше, чем в обычных войсках. Комвзвода, например, имел права командира роты и звание капитана, комроты — права комбата и звание майора, комбат — права командира дивизии и звание полковника. Такова была особенность штрафбата по его правовой иерархии.
Немного освоившись после долгой разлуки с батальоном, я узнал от помначштаба Николая Гуменюка о гибели в день моего ранения нескольких взводных командиров из других рот, в том числе недавно появившихся в батальоне старшего лейтенанта Пильника, лейтенантов Остапенко и Грачева. Тогда же были ранены кроме меня еще 9 офицеров из командного состава. Ранен был в ногу, правда, легко и замкомбата, уже подполковник Кудряшов. Он отказался от госпитализации, хотя даже на короткое время покинуть этот кромешный ад штрафбатовский было надеждой не иметь более тяжелых последствий. Некоторая часть раненых уже возвратилась из госпиталей и медсанбатов, и я был рад снова увидеть друзей Ванюшу Янина и Сережу Сисенкова, залечивших свои, хотя на этот раз и нетяжелые раны.
Успел что-то узнать и о некоторых моих штрафниках. Славный мой командир отделения Пузырей выжил и даже не был ранен, в числе многих восстановлен во всех офицерских правах досрочно как проявивший достойно себя в боях и давно убыл в свою часть. Он и сейчас, уже очень много лет спустя, стоит перед моими глазами — худощавый, подтянутый, четко очерченные губы, аккуратные усики, острый взгляд, собранность во всем, весь в движении. Сожалею, что не сохранил адреса его родственников и не смог восстановить с ним связь.
Ранен был мой заместитель Семен Петров, который смешил всех, кто еще не знал, что указательный палец его левой руки, в результате ранения, полученного до штрафбата, был укорочен на две фаланги. А смешил он тем, что прикладывал этот обрубок к ноздре и делал якобы вращательные движения им. Впечатление этим «фокусом» производил потрясающее! О моем взводном писаре Виноградове и ординарце Жене узнать тогда не удалось. Но, как и мой Пузырей, тогда был досрочно за боевые отличия отчислен из ШБ и восстановлен во всех офицерских правах 231 человек! То есть почти все воевавшие за Брест.
Это еще одно подтверждение того, что кроме «искупления вины кровью», как это образно сказано в приказе «Ни шагу назад!», широко применялось и освобождение от «штрафа» искуплением вины подвигом. Это правило противоречило широко распускаемым слухам о том, что все штрафники — смертники, у них всего два выхода: как правило — смерть, а как счастливое исключение — ранение. Мой попутчик из госпиталя и «сотрапезник» у ксендза, убывая из батальона в свою часть, разыскал меня, показал документы о досрочном восстановлении офицером и… медаль «За отвагу». Рад я был этому очень и еще больше сожалею, что не запомнил ни его фамилии, ни звания. И хотя теперь у меня есть копия приказа, которым 35 штрафников награждены медалью «За отвагу», моя нынешняя память не смогла «зацепиться» ни за одну фамилию.
Только одним Приказом № 078/н от 8.08.1944 года командующий 70-й армией генерал-полковник В.С. Попов по представлению комбата Осипова наградил из числа штрафников орденами Отечественной войны II степени 9 человек (пом. комвзвода, 2 минометчика, 3 пэтээровца, 2 стрелка и пулеметчик). Орденом Красной Звезды — 4 (разведчик, пэтээровец, пулеметчик и стрелок). Медалью «За отвагу» награждено 35 человек и «За боевые заслуги» — 17, а всего 65 бывших штрафников получили правительственные награды! Все они в приказе названы бойцами-переменниками, кроме тех, кому были на время присвоены сержантские звания. Но видимо, щадя офицерское самолюбие, в этот раз никто не был награжден орденом Славы. Учли и комбат, и командарм особое отношение к этому славному солдатскому ордену офицеров, побывавших рядовыми в штрафбате.
Заметили, только орденами награждено 13 штрафников. Чтобы не возникли сомнения в истинности этих цифр, назовем награжденных по фамилиям, как они поименованы в приказе:
