В углу, рядом с окном, сквозь которое виднелись трепетавшие ветви деревьев, лежал небрежно брошенный матрац, покрывало и мягкие шкуры, образовывающие удобное, но примитивное ложе. Больше в комнате ничего не осталось, разве что длинная походная скамья, которую в случае надобности можно было взять и переставить, чтобы пришедшие сели. Маленькая стойка с клинками в пустой части комнаты завершала картину. Кари не принимала людей, а жила здесь, в непривычном гибриде кабинета, тренировочного зала и спальни.
Сорро сразу же вышел, оставив меня наедине с Кари и хмурым Каином.
– Я знаю, что Доминик рассказал тебе про святых. Он поторопился, но не соврал. Церковь действительно использует таких, как я и ты, завлекая их обманом. Мне жаль.
– Между нами нет ничего общего, Кари.
– Как хочешь, – пожала плечами она. – Церковь не только лжет, но и владеет святыми. Они могли бы совершить много удивительных и славных дел, помочь десяткам, если не сотням людей, но вместо этого сидят по аббатствам и пещерам, долбя бесполезные слова и ожидая приказов пастырей. Исключительное благочестие и возможность творить чудеса должны оставаться дорогим и редким товаром для избранных, не так ли?
– Мой дар ушел, когда я перестал верить. Как я ни старался его вернуть, я ничего не чувствую. Окружающее плоско и бессмысленно. Нас учили, что вера защищает способных от демонов.
– Демоны? – встрепенулся Каин. – Ты издеваешься, инквизитор? Спихивать собственные промахи на злую волю или демонов – как это похоже на попов! Мой отец только о них и говорил, хотя единственный его демон – это бутылка. – Он скривился. – Неопытные люди часто не могут справиться с видениями или необычными силами, но это человеческие ошибки.
– Мне плевать на демонов, да Коста, – отмахнулся я. – Есть они или нет, я действительно ни одного не видел, хотя знаю результаты – обезумевших людей. Но одно могу сказать точно – я потерял способности инквизитора и не могу их вернуть. И это словно вывалиться из-под защиты в звенящий ад, где ты глух и слеп, жалко пытаешься интеллектом постигнуть хаос, в котором нет ни смысла, ни направления.
Кари сдвинула брови, потянулась за вином и налила алую жидкость в стакан.
– Ты сбежал не просто так. Я оказываю тебе услугу, Дрейк, разоблачая членов Совета. Теперь ты знаешь, что пастыри и учителя, выбивавшие из тебя желания, – лжецы и ты бежал не напрасно. Такое должно воспламенять любого, кто знает слово «достоинство». А ты, словно овца, только блеешь о том, что Бог оставил тебя!
Рука сама потянулась к клинку, но Сорро забрал его, когда уходил.
Оказывается, я верил в Бога-отца, даже отказавшись от него. Он – жестокий центр миров, карающий и всевидящий, лишь благодаря ему вращались жернова, перемалывающие жизни. Слова, выученные наизусть, вскипали настоящим штормом. Праведный гнев был лишь фикцией, привычкой, но такой убедительной. Как легко ей отдаваться! Гораздо легче, чем отделять правду от вымысла.
– Люди ищут опеки, покровительства, но тебе это не нужно.
– Я пришел сюда не для того, чтобы стать оружием против Армады.
– А для чего?
Злость исчезла, уступив место опустошенности. Я направлялся в Аш-ти, чтобы закончить начатое и окончательно избавиться от веры, погрузившись в войско тех, кого предали анафеме, или с поражением вернуться назад, в объятия церкви, где каждый четко знает свое место и повинуется чужой воле.
– Я просто не хочу этого знать, не хочу ничего больше слышать… У всех есть предел. Это чересчур, Кари. Я был готов ко многому, когда отправлялся в путь. Но я не хочу верить в то, что мой Бог – это механизм, выдумка ради поддержания власти. Не хочу видеть такое огромное зло… Не уверен, что способен с ним совладать.
– Не хочешь видеть зло? – Поза Кари изменилась.
Она допила напиток, поставила стакан и сделала жест, после которого люди Каина скрутили меня.
– Что ж, это легко устроить.
Еретичка достала из-за голенища сапога нож, сняла стеклянный колпак лампы и начала раскалять лезвие в открывшемся язычке огня. Лицо ожесточилось, глаза потемнели.
– Что вы собираетесь делать?
– Держите голову крепче.
Прежде чем я успел понять, как избежать наказания, Каин стиснул мою голову так, что я не мог ею пошевелить.
– Каин, не надо!
– Зло нельзя игнорировать, нельзя на него не смотреть. Оно не создано демонами и не пришло извне. Оно – следствие наших и чужих поступков и слабостей, а потому существует и будет существовать всегда, если только сама природа людей не изменится. Так что единственная возможность не видеть зла – выколоть глаза, Дрейк.
Лезвие приближалось к глазу, я чувствовал его жар и бился, но против троих я был бессилен. Кто-то силой разжимал мои веки.
– Не надо… Я понял, отпустите… – хрипел я, но Кари вонзила раскаленный нож прямо в беззащитное глазное яблоко.
Оно лопнуло, и я потерял сознание, а когда очнулся, то оказался в горящей адской болью тьме.
– Ну что, Дрейк? – Голос Кари звучал устало. – Теперь ты не видишь зла, как хотел. Но ты все равно его чувствуешь, правда?
Я вопил как ошпаренный, кидался в темноту, надеясь найти эту женщину и задушить, но только падал на холодный паркет.
– Убежать нельзя, можно либо стараться уменьшить количество зла, либо умереть.
– Он был орудием церкви. Ты ждешь от парня слишком многого, – сказал Каин.
– Пребывать в иллюзиях сладко, тепло. Верить, что тебя кто-то когда-то вознаградит, ждать спасения от других, – продолжила Кари. – Но подумай, насколько ужасна покорность лжецам, если вознаграждение вымышленное. Если нет никакой небесной расплаты точно так же, как нет никаких святых Бога-отца. Что же ты тогда будешь делать, слепой дурак?
– Катись к дьяволу, там тебе самое место! Я видел много таких «учителей»… – Я то ли засмеялся, то ли заплакал. – Ты хуже их всех, ты хуже всех…
Оскорбления и угрозы били из меня, пока тело окончательно не обессилело и не осело на пол, пугливо ощупывая дерево дрожащими пальцами. Тогда Кари подошла и опустилась рядом.
– Что ты делаешь? Это еще одна пытка?
– Прости, Дрейк.
Ее пальцы раскалились, словно угли. Это было так знакомо, но я больше не мог спрашивать руки о правде, а Кари пылала, внутренний огонь прожигал плоть. Ладони легли на мои раны. Желание отомстить истощилось – невозможно повернуть вспять сделанное, я искал в глубине души остатки достоинства. Но взамен ощутил дрожь, бесконечный восторг, освобождение, чужое сожаление, провалился в горячечный экстаз, а когда вынырнул из него, то лежал на коленях у Кари, на ее мужских штанах, которые так ненавидел. Они были коричневыми, из грубой ребристой ткани. Пальцы чужой ладони касались щеки.
