Акира вытер кровь. Боль была такой, что глаза вылезали из орбит, но полукровка умел терпеть. Извивающийся, содрогающийся от злости и вместе с тем бессильный Терновник выглядел и жутким, и жалким. Он обладал устрашающей силой, и пастыри не должны были о ней узнать.
– Почему все это происходит со мной…
Внезапно Терновник заплакал, достигнув предела. Плечи короля сотряслись от рыданий. Он взглянул на Акиру и увидел неожиданное сострадание вместо презрения. Посол не зарубил его, как следовало, не убежал, а стоял и ждал, будто они переживают испытание вместе. Или не мог уйти? Воздух стал плотным, словно черная вода.
– Что здесь творится?
Голос Бэкера плетью хлестнул короля. Терновник вздрогнул. Старик оглядел обоих мужчин – вытирающего темную кровь и плачущего – и остался крайне недоволен.
– Кажется, я задал вопрос. – Пастырь скрестил морщинистые, сухие руки на груди. – Ваше неповиновение переходит все границы.
– Уходите… – прошептал король. – Я не хочу никого видеть.
– На вас устремлено множество глаз, и моя задача не допустить позора. – Бэкера было не так-то легко остановить. – Служить символом священной войны непросто. Бог-отец…
– Уходите!
У Акиры заложило уши. Чуть позже он понял, что из них тоже идет кровь. Бэкер оступился на половине шага, затем зашелся в конвульсиях, будто тело ему не принадлежало. Рот пастыря открывался и закрывался в последней проповеди, но наружу не вылетало ни слова. Глазницы начали кровоточить, а затем он упал на палубу и затих. Все это происходило в звенящей тишине, но на деле Акира просто на время оглох. Звуки возвращались медленно и неохотно.
Посол подбежал к телу пастыря и проверил пульс, но признаков жизни не было. Глаза Бэкера, все в кровавых прожилках, смотрели в небо. Рот разинулся, выставляя напоказ пожелтевшие, плохие зубы.
– Он мертв.
– Что?
Терновника наполнила блаженная пустота. Ненависть ушла – прорвала его, как лопнувший пузырь, и оказалась снаружи. Король всегда чувствовал то, что происходит внутри других людей, но теперь знал, что можно изменить направление и заставить их ощутить то, что чувствует он сам. Терновник убил пастыря Бэкера, не прикасаясь к нему. Стоило ужаснуться, но не хватило сил.
– Если обнаружится причина смерти, вам конец. – Акира посмотрел по сторонам, но преступление оставалось незамеченным. – То, что вы сделали, хуже ереси Годар. Это одержимость.
Терновник казался совершенно безразличным к собственной судьбе. Он просто радовался, что Бэкер наконец замолчал.
– Я не одержим… – Король сжал крест, висящий на груди. – Никто не говорит мне, что делать. Я делаю все сам.
– Мы на корабле, полном инквизиторов, – словно к ребенку, обратился посол. – Возьмите себя в руки. Бэкер был стар, его сердце могло не выдержать в любой момент. На нем нет следов ударов, так что если никто не будет вести серьезных допросов, вас не обвинят. Бэкера просто хватил удар.
Акира помог королю встать.
– Вы можете предать меня суду… Почему вы этого не делаете? – Терновник не понимал, почему посол не воспользуется возможностью отомстить.
Хороший вопрос. Вкус крови на губах Акиры и эхо боли живо воскрешали в памяти события последнего часа, когда взбешенный король пытался его сломать. Много лет назад другие люди уже пытались поступить так же, и послу не нравилось осознание того, как близко они к этому подошли. Акира умел забывать, но шрамы нельзя просто стереть, словно рисунки на песке. Вернее, он так считал, пока не вернулся из лагеря еретиков и не увидел свое новое отражение… Если короля признают одержимым дьяволом, флот вряд ли долетит до Сеаны, начнутся разбирательства, Силье станет тянуть время. А посол хотел снова оказаться в восставшем городе. Снова увидеть Кари Годар.
– Завтра штурм. Обвини я короля в убийстве, мое происхождение даст возможность расценить это как попытку защитить еретиков. Плохое время для подобных выступлений. – Посол пожал плечами. – Пастыри нетерпимы к ошибкам, но я не пастырь.
– Вы слишком добры… Я должен искупить все это… – Король-демон оттолкнул руки Акиры, внезапно испугавшись чрезмерной близости.
Самообладание полукровки пугало Терновника, но часть его насмехалась над детским ханжеством и страхом наказания, который сковывал тело. Пастырь Бэкер – всего лишь пешка, надоедливая муха, кусающая короля. Никому нет до него никакого дела. Желчный и дряхлый старик, не выходивший из кабинета, вполне мог умереть от одной из мучивших его болезней. Дал Рион даже не двинул бы бровью, увидев старика мертвым. Он придумал бы, как обратить все в свою пользу. И король должен поступить так же.
– Позовите Епифанию, посол. Скажите, что я ожидаю ее здесь. Если Бэкера обнаружит инквизитор, вопросы мне задавать не станут.
Голос Терновника окреп. Он посмотрел на неподвижное тело бывшего пастыря, и остатки ужаса окончательно растворились. Он – молот Бога-отца, бога войны, а сожаления и страхи – привычки слабых. Тристан Четвертый, король-святой, не должен испытывать ни того ни другого.
Акира откланялся и пошел выполнять приказ. Меч висел за его спиной, будто подпирая крестовиной гордую голову, ноги решительно и легко несли его прочь. Что-то нечеловеческое, непостижимое виделось в стройном, сухом теле, что-то чуждое Лурду – жестокость и красота молодости, варварская беспринципность, недоступность для простых человеческих грехов. В этот момент посол нравился королю.
Возможно, слишком нравился.
Глава 11
Зов потусторонней трубы
Я был безоговорочно уверен, что Кари струсит.
Какими бы силами ее ни наделили демоны или Бог, женщина не может не бояться войны. Никто не остается спокойным, когда полыхающие обломки падают с неба, ядовитый пороховой дым ест глаза, а дождь ядер разрывает людей в клочья. Время разговоров прошло – Армада принесла в Аш-ти настоящую, неприглядную и злую смерть. Сначала распухший флагман воздушного флота сжег поле, где прежде стоял лагерь, и это произошло быстрее, чем я мог сплюнуть. Палатки, остатки строительных лесов, посадочные площадки для маленьких кораблей Кари и костры, возле которых кхола соревновались в ловкости, – всему пришел конец. Пастыри не предлагали покаяться, они решили истребить ересь одним ударом. Если бы осталось куда бежать, половина армии Кари наверняка понеслась бы, роняя пожитки, но за нашими спинами высились горы и пролегали земли шуай.
Кари не струсила. Вместе с ней рвались драться и «люди ясности», которых я бы назвал «людьми безумия». Они выполняли приказы Годар и Четверки, залихватски бранясь и нетерпеливо хватаясь за оружие. В глазах каждого изгнанника, сбежавшего с шахт, или шлюхи с шомполом в руке сияли азарт и вдохновение. Схватку с церковниками еретики считали праздником, а не трагедией, и судьба будто подыгрывала им. Дальнобойные пушки Тео Лютера дали залп, размалывая не ожидавший такого поворота авангард Армады. «Господу воинств» пришлось торопливо набрать высоту и отступить в гущу флота. Пылающие обрывки ткани, обломки кораблей и трупы тех, кому повезло меньше, разбросало по полю.
