Через несколько дней он почувствовал, что пора двигаться дальше. Все чудесно, сказал он себе, но лето медленно идет своим ходом. Если ему хочется вернуться домой с выполненным делом, то следовало им заняться, иначе его может задержать непогода.
— Вы правы, дорогой, — ответил на это Лейдхенн. — Я подумал о том же. В отсутствие Ниалла и трех его старших сыновей королевскими делами ведает их брат Карпре. В тот злосчастный год он был слишком юн, и потому не желает особого зла Ису. Предупреждаю, я ни слова не скажу против него; но ни для кого нс секрет, что под рукой своего отца он нервничает и стремится завоевать себе славу самостоятельно. Такова вся их семья. В них течет орлиная кровь.
— Так вы думаете, он меня примет? — спросил Руфиний.
— Он это сделает, — произнес в ответ Лейдхенн, — поскольку я поеду с тобой.
III
В отсутствие верховного короля Карпре не мог находиться в Темире и ездил туда только на церемонии. Выделяясь на фоне остальных Домов, семья обосновалась вокруг Миды, теперь они находились на расстоянии дня езды от священного холма, за той самой рекой, которую путники пересекли по простому деревянному мосту. Долина была просто прелестна, с обилием леса для охотников и свинопасов. Поместье, наподобие владения Лейдхенна, стояло в уединении посреди большого расчищенного пространства, к которому между деревьев вели дороги. Огороженный частоколом земляной вал, окружал укрепления, отчего людям для занятий спортом приходилось искать место за его пределами.
Карпре, молодой человек с приятной внешностью, белокурыми волосами, как у его отца, по просьбе Лейдхенна принял Руфиния. Его нерасположение исанец счел притворным. Хотя принца одолевали сомнения в том, что Ниалл согласился бы принять какой-нибудь ирикк или почетный подарок от представителя Иса, а следовательно, не мог этого сделать никакой Мак-Нелли. Тем не менее он сочтет Руфиния послом, обладающем неприкосновенностью, и выслушает его. В последующие дни Карпре задавал вопросы и слушал с не меньшим рвением, чем все остальные. Снова исанцы не испытывали недостатка в друзьях.
И опять Руфиний держался от них в стороне. Кроме того, что он старался сохранять собственное достоинство, которое считал весьма нужным, он не желал терять время в возне, особенно с женщинами, — времени и так было мало, и в течение его он мог что-нибудь узнать для Грациллония, или по крайней мере собирать информацию. Дайте ему привезти домой эту птицу, положить ее к ногам хозяина; позвольте увидеть улыбку на лице и услышать: «Хорошая работа»; затем он будет праздновать по-своему.
Смесь оцепенения и общительности по-прежнему была ему на руку. Сначала Лейдхенн показал ему окрестности, когда у них находилось время для прогулок. На другой день, когда они возвращались из священного дольмена, что находился в лесах, то увидели полдюжины человек, которых под охраной выводили из форта. День был серый, с моросью. Руфиний остановился.
— Кто это? — поинтересовался он. Лейдхенн нахмурился.
— Заложники из Лагини, — ответил он. Руфиний пригляделся. На мужчинах ничего не было надето, кроме грязных и рваных туник из грубейшей ткани; волосы и бороды немытые, нечесаные; изможденные лица, худые руки и ноги, желтоватая кожа. Стражники вытолкали их наружу и с презрением оперлись на свои копья, в то время как узники уныло приступили к выполнению работ.
— О? — пробормотал Руфиний. Он видел других заложников, находящихся в подчинении у Карпре, все они были сыты, одеты и с ними хорошо обращались.
— Что они такого худого сделали, отчего содержатся как животные в клетке?
— Ничего, — вздохнул Лейдхенн, — если не считать того, что совершил их вождь, а он — сын верховного короля. Он возглавил ужасный налет. Ниалл мстит всей его стране, а вдобавок требует еще и этого наказания. Он знает, что мне это не кажется правильным. Он поистине своевольный и злопамятный человек.
Руфиний почувствовал, как вверх по спине его пробрала дрожь. Он мало знал о вражде между Лагини и их соседями Кондахтом и Мидой, — в первую очередь с Мидой, основатели которой мечом вырезали большую часть их территории.
— Расскажите мне больше, пожалуйста, — попросил он.
Лейдхенн объяснил ему вкратце, потому что они стояли в холоде под дождем. В конце Руфиний спросил:
— А было бы возможно подойти поговорить с этим — Эохайдом, как вы произносите его имя?
— Зачем тебе? — спросил удивленный Лейдхенн. Руфиний пожал плечами.
— О, — беззаботно сказал он, — ведь вы знаете, что мне поручено собирать для моего господина любую информацию, какую только смогу. — Он рассмеялся. — Кто поручится, что однажды этот Эохайд не окажется посредником при заключении истинного мира с Ниаллом?
— В этот день свинья полетит, — фыркнул Лейдхенн. Он поразмыслил. — Что ж, я не вижу никакого вреда в вашем любопытстве. Подойдите.
Заложники остановились и вместе со своими охранниками наблюдали, как приближались два человека. Сердце Руфиния учащенно забилось. Тот, на кого указал Лейдхенн, Эохайд, был прекрасен. Его испачканное лицо искажали пятна, так же как худоба и грязь пленения, но под ними могло быть телосложение Аполлона, прямой нос, лепные губы, глубоко посаженные глаза, голубизна которых сияла еще ярче на фоне молочно белого лица и темных-претемных волос. Он куда лучше своих товарищей следил за своим телом, и, несомненно, находясь взаперти, истязал себя разного рода гимнастикой; по костям по-кошачьи двигались мускулы. Руфиний почувствовал, что его угрюмость не от отчаяния, а от вызова.
Лейдхенн обратился к охране. Они не могли отказать поэту. Руфиний подошел к Эохайду.
— Приветствую тебя, сын короля, — осмелился он. Дыхание пленника со свистом вырвалось между зубов.
— Кто ты такой, чтобы окликать меня? — в голосе звучала хрипота.
Руфиний представился, помня о присутствующих.
— Боюсь, что у меня нет за вас выкупа или чего-либо в этом роде, — добавил он. — Но раз я посол, то, возможно, мог бы передать от вас весть и принести ее обратно, если пожелаете.
Остальные лагини стояли рядом, как усталые быки. Эохайд прорычал:
— О чем нам разговаривать с Ниаллом или вон с тем человеком, сын которого обезобразил меня сатирой, и теперь мне никогда не стать королем?
— Что ж, возможно, вы вновь обретете свободу, — ответил Руфиний. — Разве вам этого не хочется?
Эохайд сгорбился.
— С чего это они вдруг меня отпустят?
— Может, для того, чтобы ты сам передал послание. В Галлии и Британии мы сильно пострадали от саксов. Неужели их длинные корабли никогда не достигнут берегов Эриу? Может, это лучше, чем кельты? — Руфиний протянул руку, чтобы похлопать Эохайда по плечу. Через прореху в одежде его рука почувствовала тело. Несмотря на погоду, оно было теплым — не лихорадочным, но горячим. Руфиний сжал плечо. — Подумай над этим, — сказал он. — Если мне позволят, я и впредь буду с тобой беседовать.
