— И скрывает свое ворчание от комиссариата, — засмеялся Кинан.
Грациллонию от разговора стало неловко. Маклавий избавил Отца от приказа замолчать, заставив людей задуматься:
— Что мы споем? Хорошая дорожная песня скоротает мили. Гимн Митре, а?
Он пелся на латыни, как большинство митраистских гимнов в Западной империи. Один за другим они подхватили его, люди четырех высших званий и полдюжины солдат.
Братья, солдаты Армии, вот и начался наш марш.
А пред нашими рядами летит Солнечный Орел.
Сердцами овладели торжественные звуки. Вскоре уже не имело значения, что небо темно, а ветер начинает жалить лица каплями дождя.
Было не слишком далеко до места встречи, которое описывал Руфиний. Там, где тропинка выходила на дорогу, стоял кров пастуха, по ночам обычно покинутый. Там ждали четверо других послушников, под предводительством озисмия Льва Ронаха. Они приготовили две повозки, запряженные мулами, как и пожелал Грациллоний. Одна была полна предметов, накануне незаметно вывезенных из города, на другой везли кучу дров. Из убежища Руфиний вывел быка, купленного им в Озисмии. Вместе с ним был новый член прихода, шотландец Томмалтах, пока только Ворон, но взятый на эту миссию потому, что лучше всех справился бы с животным, если бы то стало опасным.
Грациллоний разглядел поистине величественного быка, с сильными мускулами, мощными рогами, белоснежного оттенка.
— Хорошая работа, — сказал он, беря у Руфиния цепь. — Найдешь меня около полудня во дворце, и я возмещу тебе издержки.
В ветвистой бороде вспыхнули обломанные зубы.
— Это включит мои расходы на вино? Мне следовало догадаться.
— Заплачу за все, что скажешь. Ты меня никогда не надувал, Руфиний.
— Я пошутил, пошутил. — В голосе послышалась неожиданная боль. Он стал сухим. — Хозяин мягко обращался с быком, но следите, чтобы в поле зрения не попала лошадь. Он захочет влезть. К тому же он старается обиходить каждую корову, которую видит, полагаю, в надежде, что она горяча. Теперь Томмалтах уже изучил его повадки. Спокойной ночи. — Руфиний отступил так быстро, словно растаял на ветру.
— Едва ли мы повстречаем хоть одну из этих опасностей на оставшемся пути, — сказал Грациллоний. Сказал первое попавшееся для поднятия настроения. Он натянул цепь. — Пойдемте, ребята.
Они продвигались медленно. Ненастье их опережало. Звезды исчезали. Резко вспыхнула, сначала сзади, потом над головой, светло-голубая молния — ничто не спасет от тьмы. Под невидимым небом скрежетали громовые колеса. Ветер гудел и жалобно выл. Капли дождя падали все чаще. Кто-то зажег пару фонарей, расшевеливших угрюмых и едва указывавших путь. Бык фыркал, тряс головой, временами дергал за цепь. Сбоку от него шел Томмалтах с копьем в правой руке, левой ударяя по животному, почесывая у него за рогами, в то же время напевая вполголоса гэльскую пастушью мелодию.
— У тебя талант, — произнес Грациллоний спустя некоторое время, за которое никто не проронил ни слова. — Я наслышан про твое умение, как ты забавлялся на фермах. Ты обеспечишь жертвоприношение?
— Думаю, я недостоин, — отвечал Томмалтах. Грациллоний покачал головой.
— Нет. Это будет Таинство Создания, в котором все мужчины как один.
Может, и так. Это казалось вероятным. В книгах и воспоминаниях, в которых он копался, едва ли что-то сказано о Таврактонии во плоти; обряд совершался слишком редко. На самом деле из описаний он больше узнал о Таруболе Цибелийском, но то были отвратительные подробности обряда, в котором мужчины кастрируют самих себя.
Его отряд должен был выполнить священное обещание чисто и по-мужски мудро. Естественно, Митре хотелось бы, чтобы оно совершилось еще и благоразумно.
— Для меня это честь, Отец, — сказал Томмалтах.
— Ты обнаружишь, что тебе досталась сложнейшая часть, — предупредил Грациллоний.
— Конечно, и это поможет мне стать опорой моего короля.
Грациллоний ушел от восхвалений, заведя разговор о том, как лучше выполнить дело. С дней, проведенных на отцовской ферме, он хорошо помнил, как убивают крупный скот. Но этого быка неправильно просто оглушить кувалдой. Он будет еще совсем живой, когда умрет за Бога и народ.
Хуже то, что Молот был Тараниса, а король Иса — его верховным жрецом… Вспышка озарила небо. Гром оглушал жесткими ударами.
Процессия вышла на мыс Ванис и снова приблизилась к повороту Редонской дороги. Теперь, когда на востоке появилась полоска рассвета, серповидная луна должна была светить им в спины, а последние звезды — над головой. Вместо этого неистовала ночь. Ис было видно лишь в тех синевато-багровых отблесках, от которых бушующее под его стенами морс сияло как вражеское оружие. Грациллоний в этот миг мог лишь наугад сказать, что наступает рассвет.
Он поднял взор. Митра сохранит свою честь, он им сказал.
На могиле Эпилла он остановился.
— Здесь мы совершим приношение, — сказал он. Досюда докатилась битва с франками, и в любом случае глуше места на мысе было бы не найти. — А пир — ты знаешь, Ронах. Разжигай огонь.
Озисмиец отдал честь и направил повозку с дровами вперед, к впадине возле откоса, в которой было некое подобие укрытия. Грациллоний стоял подле со своими офицерами, сохраняя то достоинство, которым обладал, а Вороны и солдаты на ощупь пробирались вокруг, разгружая вторую повозку. Издавались несомненные проклятия, они с порывами ветра сыпались в сторону моря. Большую часть груза составляла мебель и ритуальные предметы, которые надо было нести вслед за Ронахом, но еще было довольно всяких облачений и принадлежностей.
Грациллонию не нужно было сильно менять свой наряд. Для этой церемонии, в отличии от тех, что проводились в башне, на нем уже была надета туника из белой шерсти, сандалии и меч, как у Митры на первом Убиении. Он просто снял плащ и надел фригийский головной убор. Король мельком подумал о том, не снять ли Ключ. Но нет, где-то в подсознании он чувствовал, это будет предательством. Он оставил его на груди.
Вестникам Солнца, Персам и Львам нужна была более продуманная одежда, надеть которую следовало с посторонней помощью. Казалось, что при неумелом обращении это займет целые часы. Томмалтаху становилось все труднее усмирять быка.
Огонь мерцал и колыхался. Вернулся Ронах. Был ли когда-нибудь мир хоть чуточку менее черным? Где-то сейчас, там за грозовыми тучами в бессмертной славе поднялось светило Митры.
— Собирайтесь, собирайтесь, — взывал к ветру Грациллоний. — Начнем.
Шквал дождя ударил его по лицу, наполовину ослепив.
Три меньшие ранга отступили и повернулись к Таинству спиной, не смея до повышения лицезреть — кроме Томмалтаха, а его внимание было сосредоточено на неугомонном быке. Тот закатывал глаза, норовя боднуть рогами, копыта сдирали дерн, дыхание вырывалось в ритме волн, разбивавшихся внизу о рифы.
