Форсквилис расставила бедра и терла его орган о свои мягкие волосы. В медленно усиливающемся свете он видел, как она смотрит на него продолговатыми глазами, а язык играет над зубами. В нем разгоралось желание. Он потянулся к жене, ища ее. Тамбилис, немного оправившаяся и контролирующая свои движения, перевернулась на живот и растянулась поперек кровати, наблюдая с большим интересом. Меж сестрами не существовало ревности.
Грациллоний окреп удивительно быстро, даже для короля Иса. Форсквилис зарычала, приподнялась, снова задвигалась вперед-назад, он вошел в нее. Она изгибалась. Потом скакала. Тамбилис скользнула через него, легла поперек, чтобы держаться близко, в то время как он подбрасывал вторую женщину. Руки Форсквилис искали и ее.
В конце они счастливо отдыхали, перепутавшись и давая солнцу выйти на небеса. Ему стало интересно, настолько ли сладок для них запах его пота, как их — для него. Было приятно ощущать холодок, когда он высыхал, как мытье в лесном ручье. Что ж, скоро он опять будет волен скитаться по лесам, далеко в Озисмии, ездить верхом, охотиться или просто наслаждаться миром. Тем миром, которому Корентин рассказывает байки. Как бы Корентин оценил эту сцену! Грешный, проклятый Ис. Грациллоний улыбнулся немного печально. Он обожал этого старика. И благодарен ему за совет и помощь в течение лет. Сильный человек Корентин, и мудрый, и обладает Прикосновением к своим собственным силам; но этого ему никогда не понять…
— Когда мы приступим снова? — спросила Тамбилис из-за его правого плеча.
— Сдержитесь! — засмеялся Грациллоний. — Сбавим же наконец темп.
Форсквилис подняла голову от его левого плеча.
— Да, — сказала она, — можем начать принимать посетителей, настойчивых сановников, рано приехавших из города. Их застанет врасплох, как наши животы гремят от голода перед ними.
Они направились в соседнюю, выложенную кафелем комнату. Погруженная ванна была наполнена, но еще не нагрета. Как дети они резвились рядом в бодрящем холоде. Вытерев друг друга насухо, король и его жены оделись и вышли в зал. Слуги были уже на ногах, стараясь не шуметь, пока не увидели, что хозяин проснулся. Во тьме, скрывающей висящие над головой стяги, резьба на колоннах казалась зловеще живой.
— Мы быстро перекусим, — сказал Грациллоний управляющему. А королевам: Дорогие мои, потерпите немного. — Это не было необходимым. У них были свои дела, у него свои.
Он вышел из дома. Роса мерцала на флагах Священного Места, на листьях Выборного Дуба, бронзовом Мече. В Лесу щебетало несколько птиц. Он пошел по Церемониальной дороге, откуда открывался не заслоняемый вид на холмы. Вдали на лугу курились туманные вымпелы. Небо было несказанно чистое. Ис светился как-то не совсем по-настоящему — слишком красивый?
Грациллоний повернулся на восток. В глаза ослепляюще попало солнце. Он поднял руки.
— Здравствуй, Непобедимый Митра, Спаситель, Воин, Господин…
Произнося молитву, в тишине он начал различать звук приближающихся шагов, легких, принадлежащих одному человеку, вероятно, женщине. Внезапно они превратились в бег, топот, полет. Она искала короля ради справедливости из-за какого-то оскорбления? Она должна была подождать, пока он здесь закончит. Он не должен был думать о ней, прославляя Бога.
— Отец! О, отец!
Она схватила его за правую руку и потянула вниз. В ошеломлении он обернулся. Дахут бросилась на него. Обняв за шею, поцеловала рот в рот.
Он пошатнулся.
— Что, что?
Она отступила, трепеща и прыгая перед ним. Рубашка промокла от росы, испачканная в грязи, кружились спутанные локоны, щеки пылали, а и глазах были лучи.
— Отец, отец, — воспевала она. — Я это она! Я не могла дольше ждать, ты должен был узнать это первым от меня, отец, любимый!
На мгновение Грациллоний оцепенел от ужаса. Словно его проткнули насквозь мечом. Человек выпучил бы глаза, ничего не понимая. Прежде чем он поймет, ему потребуется сделать несколько ударов сердца, стоящих ему потери крови.
— Смотри! — Дахут отступила на большее расстояние и изо всех сил дернула под горлом платье. Шнуровка не была скреплена. Одеяние отделилось. Сначала он увидел ее обнаженные груди, твердые, с розовый кончиками, тонкий голубой узор по белому. Они были точно такие же, какими он помнил груди ее матери. Меж ними тлел такой же красный серп.
Какое бы ни было выражение на его лице, оно немного отрезвило Дахут. Она прикрыла одеяние и произнесла осторожно и неуверенно,
— О, жаль, что Фенналис умерла, но в то же время и не жаль, ведь она так страдала, а теперь она свободна. Боги выбрали. Да будут благословенны Их имена.
Ее снова переполнила радость. Она схватила его за обе руки.
— Ты будешь моим королем, ты, ты! Как я и мечтала, и надеялась, и молила — мне не придется тебя терять. Ису не придется. Нет, мы вместе создадим новую эпоху!
Внутри него затвердел лед или расплавленный металл, что именно, не имело значения.
— Дахут, — он услышал как произносит слово за словом унылым голосом, — дочь Дахилис, я люблю тебя. Но так, как любой отец любит свое чадо. Этому не быть.
Она сильнее сжала его руку.
— Я понимаю твой страх, — горячо ответила она. — Я не спала всю ночь, и — и я думала об этом раньше, о, как же часто. Ты вспомнил, что случилось с Вулфгаром. Но ведь ты не невежественный сакс. Ты знаешь больше, чем раболепный страх перед религиозным предрассудком. Боги выбрали и тебя, тебя, отец, король, муж, любовник.
В ней возродилась Дахилис? Дахилис было почти столько же лет. Нет, он должен выиграть время.
— Ступай, — сказал он. — В дом. Там двое ваших — двое галликен. Разве не самое подобающее объявить в первую очередь им? Там обряды и… Увидимся позже утром, ты, сестры и мы поговорим о том, что нужно сделать.
Он высвободился от нее и подтолкнул в сторону Священного Места. Видно было, что она смущена его поступком. Прежде чем она пришла в себя, он уже шагал прочь, так быстро, насколько возможно идти, не переходя на бег, в сторону Иса. Покинуть Лес до истечения трех дней и трех ночей полнолуния было смертным грехом, если бы не безотлагательность. Он должен созвать сразу всех легионеров и кого угодно, кому мог доверять.
II
Баржа, что привезла с Сены Малдунилис, не увезла с собой Иннилис, чтобы ее заменить. Вместо этого Девять собрались в храме Белисамы.
— Да, Девять, — неумолимо сказала Виндилис.
Вызванный Грациллоний прибыл около полудня. Он пришел один, на собственную землю Богини, но в красной рясе с расписанным на груди Колесом и висящим, скрытым от взглядов Ключом. Там, где по улице шла его массивная фигура, наступала тишина. Никто не смел к нему обратиться. Слухи распространялись по Ису как осы из разворошенного гнезда. Он никого не окликал.
