После радостных приветствий и выпивки по кругу — разговоры.
— А правда, народ, в общем-то, считает, что король прав? — спросил Херун. — Мне казалось, многие сжимаются от страха. Как теперь будет повторено слово?
— Ну, рыбы было не меньше обычного, урожаи не повреждала никакая буря, и гниль их не поражала, ящур не нападал на скот, — ворчал Маэлох. — Я хочу сказать, что пока в природе все идет своим чередом.
— Те, с кем я беседовал, будь то суффет или простолюдин, а их немало у меня на работе, они снова становятся довольны жизнью, — добавил землевладелец Цойгит. Было то самое время дня, когда можно расслабиться, он мог присесть и поболтать с посетителями. — Поначалу многие были встревожены, но когда не произошло ничего неблагоприятного, ну, они склонны считать, что дела с богами пусть решает король, и несомненно этот король по сравнению со всеми, что были у Иса, знает, что делает.
— Порой молодые люди явно становятся энергичными, — вставила куртизанка Тальта. К ней прислушивались не столько из-за красоты и занятий любовью, но и за знания и умение вести беседу. — Они говорят о повой эре, когда Ис станет знаменитым, да, возможно, унаследует Риму в качестве владыки мира.
Цойгит быстро огляделся. В комнате было просторно, чисто, солнечно, она была покрыта фресками с фантастическими морскими картинами. Лишь еще за одним столом на скамьях сидели люди, увлеченные вином и игрой в кости. Тем не менее он понизил голос.
— Правда в том, немногие это признают, что у большинства вера поколебалась после случившегося; а она бы не поколебалась так сильно, не будь ее корни столь поверхностными. Что же, это морской порт. В правление Граллона он стал оживленным морским узлом, отовсюду сдут чужеземцы, с богами и образами не наших отцов, тогда как Ис сотни лет лежит в отведенной ему раковине. Из нас все больше и больше народу бывает за границей, привозит не только товары, но и понятия. Да, в воздухе парят перемены, вы можете их учуять как острый запах накануне молнии.
— Люди, что пришли к выводу, будто тот, кто возник на мысе Ванне был Митрой, а не Таранисом, хотят посвятиться в культ, — сказала Тальта. — Сама я верна Банбе, Эпоне. Они женщины, они меня услышат. — Она сама вздохнула. — И Белисаме, конечно. Но вполне возможно, что богиня уготовила необыкновенную судьбу принцессе Дахут.
— Ну, между нами, я тоже хочу обратиться к Митре, — признался Цойгит, — если это не навредит моему делу. К тому же я немного староват для изучения новых таинств или для этого маленького клейменого железа. Не сочтите за неуважение, сэр, — сказал он митраисту Кинану.
— Я не обижаюсь, — отвечал солдат в привычной своей важной манере. — Мы не ищем новообращенных, как христиане, которые их мобилизуют. Все легионеры Митры — добровольцы. — Он помолчал. — В самом деле, последнее время король отправляет назад тех, кого вынудили идти воевать.
— Что, они были недостойны? — спросил Херун. — Я слышал, что в культ не принимают тех, кто виновен в некоторых преступлениях или пороках.
Кинан едва улыбнулся.
— Мы не педанты. Ты меня знаешь. Нет, тот мой старый приятель из Британии, Ноденс, мы ходили вместе в строю, столовались, и работали, и воевали, и разговаривали, и пили вместе двадцать лет, а то и больше! Не стану называть имена. Но он христианин, как и большинство нашего сообщества. После битвы, увидев призрак, он пошел и хотел обратиться к Митре. Грациллоний — я был там, когда это происходило, — сказал этому человеку «нет». Он был очень добр, как может быть добр наш центурион, когда это нужно. Но он сказал, во-первых, этому человеку надо подумать о жене и детях, здесь в Исе. Если б он отправился в римскую землю, либо сюда пришли римляне и узнали, что он был вероотступником, и его семье, и ему самому пришлось бы очень несладко. Во-вторых, сказал Грациллоний, этот человек поклялся Христу, и в целом у него была хорошая жизнь. Человек должен оставаться со своим хозяином или богом до тех пор, пока тот верен ему.
— Хорошо сказано, — пробормотал Херун. Он уставился на свой кубок. — Хотя я должен подумать, я должен хорошо подумать, — и, подымая взгляд: — А как ты считаешь, Маэлох?
Рыбак пожал плечами.
— Пусть каждый делает то, что считает верным, что бы то ни было, а нам следует подумать но меньше его, — ответил он. — Я, я останусь верен старым богам. Поступить иначе означает нарушить связь с покойными.
VI
Дахут унаследовала дом, принадлежавший Фенналис, и сразу принялась его переделывать. Для всего, что она полагала нужным, она могла без ограничения черпать средства из сокровищницы храма — она, королева. Те сестры, что видели отчеты, считали ее экстравагантной, но удерживались от того, чтобы возразить сразу, и велели младшим жрицам тоже хранить молчание. Пусть Дахут получит удовольствие; у нее довольно трудностей.
Тамбилис навестила ее сразу, как та въехала. Дахут пригласила гостью войти, но не с той теплотой, что была между ними раньше. Тамбилис в изумлении оглядела атрий. Потолок и колонны теперь были белыми с позолотой; стены выкрашены в красный, поверху черные спирали; мебель из драгоценного дерева, инкрустированная слоновой костью и перламутром, на ней лежали подушки дорогой работы, шкуры редких животных, сосуды из серебра и резного хрусталя, изысканные статуэтки, расставленные куда с меньшей заботой, чем с вычурностью.
— Ты… изменила дом… сделала его поистине своим, — осмелилась Тамбилис.
Дахут, одетая в зеленый шелк, в который были вплетены змеи, нагрудник украшен спереди янтарем и сердоликом, с высокой прической, заколотой черепаховым гребнем, усыпанным жемчугом, Дахут сделала безразличный жест.
— Работа едва начата, — сказала она. — Хочу выдрать этот потертый мозаичный пол; я закажу изображение подводного мира. Я найму лучшего художника в Исе, когда решу, Сзира или Натаха, он сделает мне на стенах панно.
— А вот почему мы еще не были здесь у тебя на освящении.
— Сама работа не подготовит дом к этому. — Обуздала ее горечь Дахут. — Идем, следуй за мной. — На обратном пути она приказала служанке принести закуски. Слышен был стук плотницких работ, но ширмы загораживали мужчин.
Пока некоторые из них находились там, где будет личная совещательная комната, поэтому Дахут отвела Тамбилис в спальню. Там тоже был беспорядок, несмотря на новое великолепие. В нише была изображена Белисама в шлеме, с копьем и щитом, но не похожая на Минерву; пышные формы облегало платье, лицо с бессовестной чувственностью смотрело вперед. Образ поколениями хранился в храме. Его не пожелала ни одна королева со времен первой владелицы и до Дахут. Она низко поклонилась. Тамбилис ограничилась традиционным приветствием.
— Садись, — бесцеремонно предложила Дахут и откинулась на кровать, опершись на подушки у изголовья. Тамбилис взяла стул.
— Ну, дорогая, конечно, ты была занята, — заметила она после затянувшегося молчания.
— А что мне еще делать? — хмуро отвечала Дахут.
