Когда женщина к нему подошла и взглянула на него, он выдохнул:
— Моя госпожа? — хотя на языке вертелось приветствие. Его рука было потянулась к брови. Дахут поймала его за запястье и направила движение к его груди, приветствия равных.
— Нет, — вполголоса проговорила она, — не выдавай меня.
— Н-н-никогда, — запнулся он. Она наградила его улыбкой.
— Конечно. Но давай будем обыкновенной парой, которая гуляет за беседой.
— На вершину вала? Она покачала головой.
— Меня там слишком легко узнать. Мы можем пройтись по ветреным дорожкам Шкиперского рынка. Там почти пусто.
— Что вы хотите от меня, моя госпожа? Назовите, и если у меня это есть, оно ваше.
Длинные ресницы Дахут порхали над глазами.
— Я могла бы дать тебе простой ответ. Куда труднее признать, что сегодня мне нужно твое общество. Ты считаешь, что я бессовестно поспешна. Но я так одинока. — Она сжала его руку. — Так одинока, Карса.
— Вы не должны быть, вы…
— Я в осаде, Карса, богов и мужчин. Я не знаю, куда свернуть. Ужасный случай, что произошел с Томмалтахом, — мне он тоже нравился, я по нему скучаю, но его быстрый смех утих и… ты римлянин, Карса. Тебя это все не касается. Но ты вдобавок милый друг, сильный человек… ты выслушаешь меня, поговоришь со мной до заката? Потом я должна пойти в храм, но если бы сначала мы смогли побродить и тихо поговорить.
Он неловко взял ее под руку.
— Я недостоин, — сказал он, — но, но я весь ваш. Она засмеялась.
— Берегись. Я могу вновь обратиться к твоему обществу.
— Оно всегда ваша, моя госпожа.
Они направились дальше по линии сиреневых теней.
Глава тринадцатая
I
Ветер, гонясь и завывая, подгонял низкие облака. Своей свинцовой тяжестью они надували вымпелы на вершинах башен Иса. Порой звенело несколько капель. Едва ли кто-то был на улице, если он только мог спрятаться от холода за стену.
Был отлив, но волны бушевали с такой силой, что король запер Морские врата. Без сомнения, необходимости в этом не было. Однако в это время года морского транспорта было мало, либо не было вообще, и если в резервуаре бухты не было зыби, то суда в ней могли спокойно стоять на своих швартовых.
На верфи тоже было почти безлюдно. Дни стали такими короткими, что не было даже смысла появляться. Работу искали дома, где были лампы. Маэлох был один в доке со своим «Оспреем».
Членам его команды было нужно занятие на месяцы на суше, а ему уже больше нет. С годами он скромно преуспел; с возрождением торговли возросла потребность в рыбе, и это дало ему возможность сделать некоторые вложения, которые хорошо оплачивались. Сейчас он хотел убедиться, что когда понадобится в следующий раз, корабль будет пригоден к плаванию.
Дюйм за дюймом он обследовал корпус, ставя мелом отметины в тех местах, где было нужно просмолить или еще как-то отремонтировать. Мимо по канатному трапу проходил человек. Маэлох узнал его.
— Будик! — заорал он. — Эй, старый собутыльник, пойдем выпьем!
Солдат остановился. На нем была штатская исанская одежда: туника, кожаные штаны, плащ, полуботы, но у него всегда были короткие волосы и чисто выбритое лицо. Его светлые локоны колыхались. Встав и вглядываясь, ветеран слегка покачнулся.
— О, — отозвался он. — Ты. Что ж, почему нет? Еле удерживая равновесие, он подошел к воротам и вошел. Маэлох провел его под навес, который давал убежище, но даже при открытой двери не впускал свет. Будик плюхнулся вниз на груду досок. С полки, заставленной инструментами и принадлежностями, Маэлох достал кувшин с элем. Будик сделал большой глоток.
Маэлох бросил на него долгий взгляд, возвращаясь к кораблю. Подбородок у Будика порос щетиной, а глаза налились кровью.
— Еще рано напиваться, — сказал Маэлох. Будик пожал плечами.
— Начал я до рассвета. Задолго до рассвета. — Он икнул. — А почему бы и нет? Дел у меня сегодня нет. Вообще нет.
Маэлох уселся на загроможденный вещами стол и сам сделал глоток.
— Мог бы подождать, пока освободятся остальные, — посоветовал он. — Пить одному — это гиблое дело.
— Ну, я направлялся в Рыбий хвост. Я нашел бы кого-нибудь. Сам видишь, я выпил все, что было у меня дома.
Маэлох мгновение поколебался, прежде чем протянуть кувшин.
— Дома можно найти больше, чем вино, для траты времени, — сказал он.
— Ха! У меня дома?
Горечь ответа ошеломила Маэлоха. Пальцы пробежали по испещренной белым бороде.
— Хм. Я слыхал. Ходят слухи. Но я не сую свой нос.
— Отчего же? — Будик возразил резко, агрессивно. — Раньше совал, ты, да, совал, тыкал, тыкал его. Тогда она была ничего, да? — он усмехнулся.
— Твои друзья сто лет назад выкинули это из головы, — с состраданием сказал Маэлох.
— Рожденная заново во Христе, да-да, вот наша Кебан.
— Мы бы почтили твою жену, если бы когда-нибудь были у тебя в гостях.
— С ее-то уходом за домом? Хе. Но она стала хорошей христианкой. Поистине да, это у нее есть. С какой радостью она согласилась, чтобы мы жили вместе как брат и сестра, во славу Господа.
Маэлох попытался засмеяться.
— Теперь это такая, большая жертва! — он отрезвел. — Не пойми меня неправильно. Бедная девочка, если она и впрямь так больна, как я слышал, то это твоя вина. Я вновь и вновь находил, что добрее и мудрее на некоторое время оставлять мою Бету и идти куда-нибудь в другое место. Ты помнишь.
— Больше нет. Не для меня. — Будик покачал головой. — Я поклялся, что тоже буду чист. Это после того чуда с лодкой. Мог ли я поступить иначе, я, побывавший в собственных руках Господа?
Маэлох нахмурился.
— Хочешь сказать, это ты спас два-три месяца назад яхту Боматина Кузури? Те байки, что дошли до моих ушей, неясны, но сверхъестественны. — Взгляд заострился. — Не знал, что это ты был с Корентином.
— Кто меня мог узнать в темноте и суматохе? После я ничего не говорил, и святой отец тоже. Ради семьи. Мне это он посоветовал. — Будик перестал глотать слова. Он сел прямо и увлеченно смотрел вдаль. — Но я знал об удивительности Бога.
— А женщинам рассказывал? — мягко ответил Маэлох. — Что ж, я, конечно, не спрашиваю, что происходит между человеком и его богами.
— Его Богом, одним и единственно верным Богом, — воскликнул Будик. Глазами он поискал взгляд рыбака. — Говорю тебе, я это видел. Я был в этом. Мы бы все утонули, если б не Его помощь. Ты моряк, ты должен это знать. Тогда почему ты не отвернешься от своих демонов и верований? Ты мне правишься. Мне ненавистна мысль о том, что тебе вечно горсть в аду.
