Я наблюдала из-под капюшона, периодически переводя взгляд с рыжей головы на белую и обратно.
Лисгард раздул ноздри и наклонился вперед.
– Вот эти населяют? – выпалил он.
Он махнул рукой в сторону, задел подбежавшего с подносом гоблина. Тарелки загремели, карлик вскинул руки и запрыгал, как на раскаленной сковородке. Белокожий запоздало дернулся и убрал руку.
– Извиняюсь, – проговорил он нехотя.
Гоблин наконец перестал прыгать и сердито посмотрел на него черными глазками.
– Напьются, посуды не напасешься, перебьют, столы поломают, – затараторил гоблин. – Думаешь, у кого за это вычитают? Из вырученных денег? Как бы не так! Из карманов простых гоблинов, из наших карманов! Ты, одуванчик, поменьше веточками размахивай. Сломаешь – заставлю платить.
Коротышка с мушиной скоростью раскидал тарелки и кружки, Варда кинул пару монет. Тот на лету схватил, спрятал в складки передника, развернулся и с недовольным кряхтением скрылся среди столов.
Лисгард круглыми глазами посмотрел на место, где только что стоял гоблин, затем перевел взгляд на меня. Я пожала плечами – сам напортачил, сам и объясняйся.
Схватив кружку, он в несколько глотков осушил, едва сдерживаясь, чтобы не закривиться, снова яростно глянул на Варду. Тот снисходительно ухмыльнулся и принялся отрывать ногу пропеченной до хруста утки.
Со стороны гномов потянулась очередная заунывная песнь о подвигах и золоте, карлики замельтешили, как мухи, заменяя пустые кружки.
Я взглянула на белокожего, душа сжалась. Он смотрит почти затравленно на разгул в таверне, на Варду, который уже оторвал кусок и с довольным видом пережевывает, и бросает ему подбадривающие взгляды, мол, давай, ешь, очень вкусно.
Лисгард нервно повел плечами и отвернулся.
– Подышу пойду, – сказал он.
Встал, расправил закованные в щитки плечи и двинулся в сторону выхода. Я задержала взгляд на точеной фигуре солнечного эльфа. В который раз подумала, что он невероятно красив, особенно когда думает. Глаза приобретают гаюиновую глубину, лицо отрешается, становится похожим на выточенную из мрамора скульптуру.
Сбоку послышалось шумное бульканье – Варда проталкивает в глотку большой кусок, глаза таращатся, как у болотной жабы, нос кривится. Он схватил кружку с пенистой жидкостью и сделал два больших глотка.
Затем обернулся и крикнул белокожему вслед:
– Будь осторожен с навозом! Слышал, корова опять из стойла сбежала.
Лисгард даже не обернулся, на ходу тряхнул головой и скрылся за дверью.
Когда белоснежная шевелюра исчезла, во мне все закипело. Откуда-то снизу поднялся гнев и заполнил голову. Пока пыталась разобраться с эмоциями, Варда сосредоточенно жевал, иногда хитро поглядывая на меня, даже не пытаясь скрыть самодовольства.
Когда гнев достиг той стадии, что хочется орать и колотить чем-нибудь тяжелым, я схватила кружку и опрокинула в рот. Сладкая хлебная жидкость с шипением потекла в горло, газированный напиток ударил в нос, я закашлялась.
Несколько мгновений приводила в порядок потревоженную глотку, когда удалось – с силой пнула странника в закованный щитками сапог.
Варда чуть не подавился.
– Это за что еще? – спросил он, вытаращив глаза.
Я вытерла рот плащом и сказала зло:
– С белокожим можно и помягче.
Варда облегченно выдохнул, положил остатки ноги в тарелку и принялся за остальную тушку.
– Као, да я сама учтивость, чего ты, – расслабленно проговорил он. – Просто ткнул его носом, чтоб не забывался.
Вроде понимаю, в общем-то Варда прав, но гнев уже клокочет в груди, а сдерживать его вредно.
Я грохнула кружкой о стол и выпалила:
– Куда уж нам. Да, Лисгард излишне манерный. Так вышло, что родился среди белокожих и попросту не знает, что мир этим не ограничен.
– Вот именно.
Я сделала глубокий вдох и продолжила:
– Он научится. Но ты… Его все время дразнишь!
Варда запил очередной кусок утки и спросил невозмутимо:
– А тебе, значит, можно?
– Можно. Даже нужно. Я эльфийка, – ответила я. – Но твои выпады его задевают.
От гномьей компании послышались крики, я нахмурилась. Скоро займется рядовая драка с ломанием стульев, битьем посуды и выбиванием зубов.
Люди за дальним столом засуетились – собираются уйти по-быстрому, пока не встряли в гномью разборку.
Я подалась вперед, грозно приподняла голову. У Варда физиономия самодовольная, даже не скрывает насмешки, глаза странно поблескивают, рот кривится то ли в улыбке, то ли в ухмылке.
Странник перестал жевать, вытер пальцы о бедра и спросил:
– Слушай, а чего ты так взбеленилась? Сама та еще язва. Или что там у вас с белым?
Я вскочила из-за стола и прошипела:
– Ты невыносим! Ешь один!
Протиснувшись между лавкой и столешницей, я вылезла к деревянной балке и направилась к бару, где карлик с акробатической ловкостью жонглирует закупоренными бутылками.
В спину услышала:
– Ну ты чего! Я ж ничего такого не сказал.
Я послала ему взгляд, полный гнева и недовольства, для виду подняла уши под капюшоном. Пока я протискивалась между гномом и столом, рыжий наблюдал с видом полнейшего изумления, словно это не он только что поддел белокожего, а потом сморозил глупость, которую и на уши не натянуть.
Наконец я села на высокий стул перед баром, положив руки на столешницу, опустила голову.
– Ледяное молоко. Одно, – попросила я гоблина.
Карлик закинул склянки в ящик с соломой, в них тихо зазвенело, я тревожно покосилась на них. Но физиономия коротышки невозмутимая, словно знает, с какой силой швырнуть, чтобы все осталось в целости.
Он подпрыгнул кузнечиком и снял с верхней полки увесистую бутыль. Затем одним махом наполнил деревянную кружку и протянул мне.
Я впечатленно закивала и спросила:
– Оно не греется наверху? Там же тепло.
Карлик довольно закряхтел, мощный прыжок снова поднял его в воздух. Он вернул бутылку на место и ответил гнусаво:
– Я храню его в стекле из Великого разлома. Само остужается.
Сделав вид, что поняла, я сделала глоток. Горло обожгло ледяным холодом, во рту все онемело, язык перестал слушаться. Ледяная жидкость опустилась по пищеводу и превратила желудок в небольшую ледышку.
Я выпучила глаза на карлика, тот ехидно улыбается и самодовольно кривится. Попыталась сказать, чтобы стер с рожи дурацкую улыбочку, но губы не двигаются. Пришлось ждать, пока ледяной капкан растворится.
