Сторонники идей свободной торговли твердили тогда о том, что дешевле импортировать готовую продукцию из-за рубежа, а раз дешевле, то и выгоднее. Канкрин на это возражал, что отсутствие промышленности означает утрату независимости. Даже если себестоимость отечественных товаров окажется выше иностранных, нельзя России оставаться земледельческой и торговать лишь сырьем и необработанными продуктами с полей. С тех пор прошло много лет, но аргументы противников протекционизма остались неизменными, хотя они многократно опровергались еще во времена Канкрина.
Предостерегал он и от другой крайности. Пренебрежение сельским хозяйством, чрезмерный индустриальный крен приведет к потере продовольственной безопасности. Государство, считал Канкрин, должно вмешиваться в управление экономикой, дабы не допустить несбалансированного развития. Очевидно, что этот подход не потерял своей актуальности до сих пор.
Многие годы министр финансов отбивался от критиков, и, возможно, тогдашние «свободные рыночники» быстро бы его свалили, но сам Николай I поддерживал точку зрения Канкрина. Как-то посещая московскую выставку, царь обратился к отечественным бизнесменам со словами: «заводите и размножайте ваши заведения, на все иностранное возвышу пошлины, если станете достигать усовершенствований»
[77].
В чем же заключался протекционизм по Канкрину? В тарифах прошлых лет регулярно присутствовал запрет на импорт довольно широкого круга товаров. Канкрин считал, что лучше закупки разрешать, но облагать их очень высокой пошлиной. Тем самым государство повысит таможенный доход, а отечественный предприниматель все равно получит привилегию. Руководство нашей страны резонно полагало, что Россия не должна превращаться в заповедник для архаичной промышленности, полностью огражденной от иностранных конкурентов.
Соперничество с передовыми странами может оказать благотворное воздействие на экономику, если тарифная система будет хорошо продуманной. Свободная торговля убивает наше производство, но опасна и другая крайность. Если долго поддерживать слишком высокие протекционистские барьеры, то промышленник, избалованный гарантированным сбытом, потеряет стимулы для внедрения новых технологий, повышения качества и снижения цены своей продукции.
В целом же меры Канкрина находились в русле хорошо отработанной протекционистской модели. Он с успехом повторил то, что уже многократно доказало свою эффективность в европейских странах. Импорт сырья облагался сравнительно небольшой пошлиной, по сравнению с привозом индустриальной продукции. Конечно, российский экспорт продолжал оставаться сырьевым, в основном сельскохозяйственным. Европа, уже давно создавшая мощную промышленность, не нуждалась в российских фабрикатах. Однако Россия, развивая свое производство, быстро двигалась по пути импортозамещения и все больше обеспечивала потребности своего внушительного внутреннего рынка.
Динамика «объявленных» русским купечеством своих капиталов выросла на 58 % с 1838 года по 1858 год
[78]; внешнеторговый оборот в 1829 году составлял 123 млн рублей, а в 1849 году достиг 192 млн рублей. Число рабочих в обрабатывающей промышленности тоже увеличивалось. В 1825 году их было 210 568 человек, а в 1845-м – уже 507 577, и это без учета Польши и Финляндии
[79]. Общий же объем промышленного производства с 1825 по 1845 год удвоился
[80].
Николаю I и его министру Канкрину наша страна обязана многим, и неудивительно, что именно эти два человека до сих пор подвергаются совершенно неадекватной критике. Как же! Они же посмели замахнуться на «святое» – на учение Адама Смита. Канкрину постоянно ставят в упрек его отрицательное отношение к железным дорогам. Мол, в Европе уже вовсю ходят поезда, а в России министр финансов препятствует прогрессу. Однако в те годы были очень сильные сомнения, что в наших тяжелых климатических условиях паровозное движение окажется эффективным.
В экспериментальных целях сначала построили короткую Царскосельскую дорогу. Затем начались работы по созданию железнодорожного сообщения между Варшавой и Веной, а в 1841 году уже было готово финансовое обоснование знаменитой дороги из Петербурга в Москву. Все это произошло при Егоре Канкрине. Конечно, нетрудно сказать, что железнодорожное строительство началось не благодаря, а вопреки министру, но согласитесь, это универсальный «аргумент», который нетрудно применить к кому угодно.
Канкрин оставался на посту министра практически до самой смерти. Лишь после того, как он серьезно заболел, царь разрешил ему уйти в отставку в 1844 году. Новым министром финансов стал Федор Павлович Вронченко, которому тут же пришлось отбивать натиск лоббистов свободной торговли.
Некий крупный бизнесмен Попов написал аналитическую записку, в которой указывал, что Россия проигрывает конкуренцию Канаде, Австралии и США на европейском рынке сырья. Он прогнозировал, что если не изменить тарифную политику, отменив вывозные пошлины, то внешняя торговля нашей страны придет в упадок. Более того, Попов писал, что на пути импорта тоже не следует ставить серьезных преград. Как водится, в записке говорилось и о том, что протекционизм порождает контрабанду.
Эта записка дошла до Председателя Государственного совета графа Орлова и произвела на него солидное впечатление. Он доложил Николаю I о вопросах, которые поднял Попов, и царь потребовал у нового министра подробного ответа. Вронченко твердо отстаивал покровительственный тариф. Кстати, в это время появилась фундаментальная работа Фридриха Листа «Национальная система политической экономии», в которой известный немецкий специалист буквально разгромил многие рассуждения Адама Смита. Кроме критики, Лист дал и всеобъемлющее теоретическое обоснование протекционистской системы.
Вооружившись выписками из Листа и указывая на последствия либерального тарифа 1819 года, Вронченко доказывал, что свободная торговля разрушит промышленность нашей страны. Однако англичане уже развернули сильнейшую пропагандистскую кампанию за свободную торговлю, и граф Орлов поверил не Вроченко, не выдающемуся ученому Фридриху Листу, а газетной статье британской Morning Chronicle.
После долгих споров сошлись на том, что умеренное снижение протекционизма может быть полезным для российской экономики. Но фактически Вронченко пошел лишь на символические уступки. Например, он согласился отменить пошлину на чай, который шел транзитом через Россию и в нашей стране не производился. Кое-какие товары из ранее запрещенных к ввозу он разрешил, но обложил их высокой пошлиной. И все же давление на министра финансов продолжилось, а тут еще и вмешались англичане.
Британское правительство соглашалось допустить на свой рынок некоторые сырьевые товары из России в обмен на поставки нам своего фаянса. Как видим, англичане придерживались своего старого принципа: стимулируй экспорт готовой продукции и облегчай ввоз сырья. Руководство нашей страны в этом вопросе согласилось с предложениями Англии. Нашему бюджету, страдавшему от значительных военных расходов, нужны были деньги, а экспорт продолжал оставаться сырьевым.
