Добров нахмурился.
– Почему же нельзя. Можно. Только вот людей опытных не хватает. Есть бойцы из элистинского истребительного отряда, но их мало, а остальные – молодежь, пороха не нюхавшая, мальчишки и девчонки необстрелянные от семнадцати до девятнадцати лет. Они не могут, как вы, стрелять, драться, прыгать с парашютами…
Вострецов перебил:
– А что, и с парашютами прыгать придется?
– Может, и придется.
В глазах Вострецова заиграли огоньки.
– Это хорошо.
– Хорошо, только ребят кто этому научит? Кто им даст добрый совет, поможет в обучении, прикроет в бою? Смогут ли они без боевого опыта и знающих товарищей остаться живыми в тылу врага и выполнить задание… А на подготовку времени мало, враг уже рядом, под Сталинградом, под Астраханью!
Селиванов и Вострецов переглянулись. Николай ответил за двоих:
– Мы согласны.
Добров встал.
– Ну и хорошо. С начальником госпиталя я переговорю, попрошу, чтобы не тянул с выпиской. Эту неделю долечивайтесь, отдыхайте, а на следующей жду вас по адресу: Красная набережная, дом семьдесят один.
Вострецов спросил:
– А вы не могли бы попросить, чтобы начальник госпиталя отпустил нас сходить проведать мою тетку. Она здесь в Астрахани живет.
– Поговорю.
Теперь вопрос задал Селиванов:
– Разрешите спросить, а в вашей разведшколе увольнительные бывают? А то у моего товарища Григория, кроме тетки, еще и девушка в Астрахани есть.
Вострецов покраснел, опустил голову. Добров улыбнулся.
– Увольнительные бывают. Только у меня к вам, гвардейцы, будет убедительная просьба, никому не рассказывать о нашем разговоре и о спецшколе. И еще, позовите мне Леонида Черняховского из соседней палаты. Знаете такого?
Селиванов кивнул.
– Знаем. У него сквозное пулевое ранение левого предплечья.
Добров удивленно посмотрел на Селиванова. Николай объяснил:
– Мы с ним курили пару раз вместе, разговорились. Оказалось, рядом приходилось воевать.
Селиванов и Вострецов встали с дивана. Добров подошел, пожал руки.
– До встречи, разведчики.
Глава девятая
Спустя два дня начальник госпиталя отпустил Гришку навестить тетку в сопровождении Селиванова. Шли не спеша. Николай довольно бодро ходил с палочкой, но ногу, по совету доктора, старался не нагружать активной ходьбой. Гришке он тоже посоветовал не тревожить руку без лишней надобности и еще пару дней подержать ее на перевязи. Да и спешить не было особого желания, хотелось после больничных запахов подышать свежим воздухом, насладиться безветренным осенним днем. «Бабье лето» закончилось, осень все больше вступала в свои права. С каждым днем становилось прохладнее, все чаще лил дождь, все пасмурнее становилось небо, но Гришке и Николаю повезло, день выдался чудесный и радовал душу. Так неторопливо дошли до дома, где жила Гришкина тетка. Деревянный дом был старым, двухэтажным, с застекленной верандой и длинным балконом. Гришка постучал в дверь на первом этаже, но ему никто не ответил. Стук в ставни тоже не принес желаемого результата. На втором этаже хлопнула дверь, с балкона по скрипучей деревянной лестнице спустилась высокая пожилая женщина в черном платке, с помятым жестяным ведром в руке. Она дошла до ямки у дороги, выплеснула из ведра помои, громко спросила:
– Чего тарабаните? Кого вам надо?
Гришка обрадованно ответил:
– Тетя Клава, это я, Гриша, племянник Валентины Матвеевны.
Женщина приложила ладонь к щеке:
– Ой, Гришенька! А я-то тебя и не узнала. А Валентина Матвеевна уже месяц, как преставилась, царствие небесное, – тетя Клава трижды перекрестилась. – Константин, родственник ваш, из села приезжал, после похорон квартиру на ключ запер и уехал. Мне тарелки и чашки из ее утвари отдал, попросил, чтобы я за жилищем приглядывала.
Гришка провел ладонью по подбородку, тяжело вздохнул.
Женщина кивнула на руку:
– Ты что же, ранен?
– Был ранен. Лечился в госпитале, здесь, в Астрахани. Скоро должны выписать.
– Хорошо, – голос женщины дрогнул. – А моего Дениску убили. Почитай, неделя минула, как похоронку на него получила… В Сталинграде погиб мой сыночек… Помнишь, как вы с ним на велосипеде катались и купаться на Кутум ходили, когда ты на каникулы приезжал, – она поставила ведро на землю, закрыла лицо ладонями, зарыдала. Гришка снял пилотку с головы, опустил голову. За ним последовал Селиванов. Постояли, помолчали. Да и что тут скажешь. Клавдия успокоилась, утерла слезы. – Может, ко мне зайдете, Валентину Матвеевну, а заодно и Дениса моего помянете, у меня самогон есть.
Вострецов надел пилотку:
– Нельзя нам, тетя Клава, да и времени у нас мало.
Гришка соврал, время у него было, но смотреть на горе матери, потерявшей на войне сына, ему было тяжело.
– Раз так, идите. Если чего понадобится, вы не стесняйтесь, заходите.
– Спасибо. До свидания.
Женщина кивнула:
– До свидания. Выздоравливайте, ребятки. Храни вас Господь.
* * *
Гришка шел, понурив голову, весть о смерти тетки и гибели Дениса угнетала.
Селиванов вывел его из горьких раздумий.
– Куда теперь пойдем?
Гришка остановился, пожал плечами. Мимо по рельсам прогрохотал трамвай со срезанным верхом, набитый деревянными ящиками и мешками. Селиванов положил руку на плечо боевому товарищу.
– Пойдем, погуляем. Покажешь мне город. Ведь ты здесь раньше был, а я нет. Заодно на рынок сходим, приценимся, что почем.
Вострецов кивнул. Они неторопливо побрели по улицам Астрахани в сторону одного из рынков.
* * *
Рынок оказался не маленьким, с крытым павильоном – длинным каменным зданием с многочисленными арочными окнами. Рядом с ним, между домами и набережной, деревянные прилавки и похожие на сараюшки киоски. Некоторые торговцы разложили товар прямо на земле, на тряпицах, платках, старых газетах. И торговцев, и товара много. На продажу и обмен принесли, кто что может. Кто из дома, кто из огорода, а кто и ворованное. Тут тебе и домашняя утварь, и продукты, и одежда. Селиванов и Вострецов ходили среди толчеи и гама, смотрели, спрашивали, приценивались. А цены не радовали. Коробок спичек продавали за пятьдесят рублей, махорку – за сто. В мясных рядах за кило говядины просили двести рублей, за сало – шестьсот.
Селиванов покачал головой:
– Да-а, здесь наш гвардейский оклад двойного содержания не поможет.
Дородная неопрятного вида женщина ухватила пухлыми пальцами Селиванова за рукав, дыхнула перегаром:
