– Никаких вы… вырезов! – волшебница даже заикаться начала от волнения. – Я не ношу открытых платьев!
– А почему, кстати? – невинно поинтересовался Варгас.
– У нас не принято! – отрезала Вителья, не вдаваясь в подробности.
Она солгала. Крейские женщины, наоборот, носили наряды предельной откровенности, ведь они демонстрировали достаток обожаемого мужа – а какой смысл в драгоценностях, сокрытых в футлярах? Но не объяснять же боевику, что на шее до сих пор видна широкая полоса незагорелой кожи, оставшаяся от Ожерелья признания, которое… невозможно снять. Да и непривычно как-то выставлять себя напоказ. Вита так насмотрелась этого дома, что до сих пор тошнило!
– Ты будешь со мной танцевать? – не отстал боевик. – Я хорошо танцую, клянусь Пресвятыми тапочками богини!
Вита с подозрением посмотрела на него – не лукавит? Не станет уговаривать сшить одно из тех платьев, которые ей так не нравятся? Но в ореховых глазах плескалась лишь незамутненная радость от общения с ней и чуточку волнения – не откажет ли?
– Буду! – пообещала Вителья.
– Заказывай туфельки поудобнее! – расцвел Варгас. – Я – неутомимый танцор!
* * *
Он обладал ленивой грацией хищника, по желтым глазам которого никогда не угадаешь – голоден или просто любопытен? Неутомимый ходок и молчун за последние три дня пути довел Ники до бешенства тем, что ни разу не посмотрел на нее с известным каждому мужчине интересом.
На одном из привалов она прямо спросила:
– Слушай, я тебе не нравлюсь?
Усмехнувшись, мужчина взъерошил пшеничного цвета волосы. Ответил коротко:
– Не так чтобы очень, госпожа!
И прозвучало это настолько двусмысленно, что на пальцах архимагистра автоматически загудела-заплясала Сила, вынуждая плавиться воздух вокруг.
Оборотня звали Грой Вирош Солнечный Бродяга, и Ники поклялась себе, что обязательно припомнит рю Виллю навязанного попутчика. Впрочем, характеристика «профессионал», данная герцогом своему агенту, соответствовала действительности. Когда в придорожную таверну, куда они заехали перекусить по дороге на Версейское плато, ввалилась бандитская шайка – из тех, что шлялись по торговым путям, нагоняя ужас на обозников, – Грой уложил всех, не произнеся ни слова и даже не сбив дыхания. Перед тем он лишь попросил волшебницу:
– Не вмешивайся, госпожа. Отдыхай!
Слова показались ей издевательскими, и Ники демонстративно переставила свой стул к стене, собираясь с ехидством наблюдать за тем, как десять обросших вонючих головорезов будут учить уму-разуму одного гладко выбритого и пахнущего дикой мятой худощавого парня. Однако все действо заняло от силы пару минут, по истечении которых блондин бросил на стойку кошель с деньгами, прихватил у оторопевшего хозяина ранее собранную корзину с припасами и кивнул спутнице:
– Поехали!
Лошадей вскоре пришлось оставить на одном из постоялых дворов – предстояло углубиться в Ласурскую чащобу и до границы с Креем идти пешком. Пару переходов Ники сократила, используя порталы. Но у самой границы рисковать не стала – архимагистр Сатанис, Любимый Учитель мудрости асурха, дураком не был – магические маячки и ловушки вполне мог разместить по периметру страны.
На плато они выбрались спустя четыре дня, как покинули Вишенрог, то есть практически мгновенно. Грой, периодически меняя ипостась, уходил от попутчицы, проверяя окрестности. Желтая пятнистая шкура мгновение еще мелькала между стволами деревьев, но почти сразу пропадала, будто растворялась в воздухе. А затем Ники неожиданно обнаруживала оборотня рядом, каждый раз пугаясь подобных появлений, ей – архимагистру! – они казались сверхъестественными.
И вот теперь Никорин, сидя на камне, задумчиво рисовала подобранной еловой веточкой круг на мелкой россыпи камней безымянного пологого склона.
– Тебе придется вернуться назад, Вирош, и подождать меня где-нибудь. Сколько времени потребуется, чтобы добраться отсюда до границы?
– С чего ты решила, что я уйду? – хмыкнул мужчина и совершенно по-кошачьи облизнул узкие обветренные губы.
– Это может быть опасно…
Блондин равнодушно пожал плечами.
– Сам напросился, – буркнула Ники и резко поднялась. – Иди сюда и встань в круг. Не выходи, что бы ни случилось!
– Хоу! – рассмеялся оборотень, переступая черту. – В твоем голосе я слышу нешуточную угрозу, госпожа! Это впечатляет!
Волшебница едва сдержалась, чтобы не сломать ему нос. Но вовремя напомнила себе, что она – лицо, облеченное властью, а значит, не может вести себя как простой матрос. Посмотрев на мужчину потемневшими от гнева глазами, архимагистр перевела взгляд на горный склон, и в ее сознании он превратился в огромную воронку, уходящую в земные недра.
Они лежали там – тела огромные и маленькие, имеющие форму и вовсе без нее обошедшиеся. Фантасмагорические твари далекого прошлого, порожденные спящим разумом Вселенной. Их Сила, ощутив родственную душу, встрепенулась, потянула к Ники щупальца, подобные щупальцам гигантского кракена. Архимагистр, сама того не замечая, вытянулась струной и раскинула руки, принимая ее. Стала огненным крестом, воссиявшим на пологом склоне. Она уже не принадлежала себе. От Ники Никорин осталась малая частичка жесткой, даже жестокой воли – истинная суть, не позволявшая все эти годы поддаться отчаянию и страху, сойти с ума от одиночества, от судорог совести и таких болезненных спазмов памяти. И именно она рванулась навстречу тянущимся потокам, подчиняя их, свивая в тугой жгут, который волшебница запустила в недра горы, чтобы разрушить границы тектонических пластов.
Память, как и недра, тоже содержала пласты… Там, в одном из них, самом глубоком, покоились чужая нежность, сила и верность, однажды обернувшиеся против Ники, заставившие ее преступить себя и взять на душу грех прекращения жизни. Потерей того, кого почитала своим сердцем, Никорин была обязана тварям из прошлого, называвшим себя богами. Из-за них, однажды взглянув в родные глаза, она увидела не полный любви взгляд, а холод изменившегося, чуждого создания, которое возомнило себя существом, равным богам, и возжелало могущества более всего остального. Более любви, более радости, более самой жизни… Душа Ники горела, когда она стояла над телом, распростертым на краю скалистого выступа горы Безумной, не ощущая ликования от победы сильнейшего над сильнейшим… Лишь горечь поражения. И тогда же она поклялась сделать все, чтобы развеять в прах наследие Темных времен, к которому у людей не должно быть доступа. Никогда!
Гул зазвучал издалека. Казалось, несется от горизонта тяжелая конница, грозя смять копытами земную твердь, как лист бумаги. Мелкие скалы покрылись трещинами и рассыпались в прах, каменные осыпи потекли лавиной, увлекая за собой кривые крейские елочки, мшистые древние валуны, лужайки, поросшие пожухлой травой. Чуть впереди из-под земли со свистом вырвалось облачко пара, за ним другое. Острые камешки, выстреливая вверх, засыпали пространство вокруг, и Вирош, превратившийся в пятнистого длинноногого зверя в сияющей клетке, низко рычал, припадая на лапы и скаля зубы, ощущая и в гуле, и в свисте пара, и в землетрясении стихию, имя которой было одно.
