Решимость идти как ни в чем не бывало в Орденскую резиденцию покинула волшебницу на середине пути. Она замедлила шаги, потом вовсе остановилась возле телеги, с которой мужики разгружали мешки с мукой. Огляделась растерянно: ведь некуда идти, не к кому, незачем. Она совсем одна, чужая в этом засыпанном снегом городе!.. Вита ощутила, как глаза вновь наполняются слезами. Она не плакала, когда бежала из Грапатука, когда покидала, по всей видимости, навсегда Крей-Лималль. А вот сейчас заплакала, прямо на улице, торопливо стирая слезы и ловя себя на мысли, что хочет покинуть Вишенрог, ни с кем не прощаясь, и отправиться куда глаза глядят…
– Немедленно вытащи меня отсюда, иго-го-го! – неожиданно сказала стоящая рядом лошадь и попыталась наступить девушке на ногу. – Здесь темно, холодно и воняет мертвечиной!
Перестав хлюпать носом, Вителья изумленно уставилась на животное. Коняка, фыркнув, добавила:
– Если нужно, я могу прощения попросить!
Девушка в раздражении тряхнула копной волос и поспешила прочь от разговорчивой животины. Однако это оказалось не так-то просто.
Синички, перелетающие с деревьев на фонари и обратно, словно сговорившись, пищали: «Ну прекрати. А? Я все… О! Объясню. Тю!» На рыночной площади живая рыба на одном из прилавков, страшно закрутив глазами, изрекла: «Глупая! Ты игнорируешь истину!» Какой-то оборванец схватил Вителью за рукав и попросил, глядя на нее пустыми глазами: «Сжалься надо мной, я больше не хочу здесь оставаться!» Широкоплечий седовласый мастер, проходя мимо, упал перед ней на колени и стал истово просить прощения, посыпая голову снегом…
Вителья бежала, зажав ладонями уши, стремясь покинуть людные места. Ноги сами привели ее к Золотой башне. Бруттобрут, узнав посетительницу, кивнул благосклонно и махнул рукой в сторону узорчатых плиток пола, предоставляя ей право самостоятельно подняться в покои архимагистра. Очутившись там, волшебница обнаружила Ники сидящей на собственном столе и в задумчивости качающей ногой.
– Вителья! – обрадовалась архимагистр. – А я как раз раздумываю, позавтракать ли мне в одиночестве или напроситься к кому-нибудь в гости! Да ты, никак, плачешь? Ой, девонька… Что такое?
Ласковые нотки в приятном женском голосе напомнили Вите материнские. И так это оказалось больно – и мысль, что маму она больше не увидит, и обида, которой за прошедший час меньше не стало, и сладкая нега собственного тела, подаренная на рассвете предателем Яго, – что девушка буквально рухнула в объятия Ники и разрыдалась, совершенно по-детски размазывая слезы по лицу.
– Солнышко, кто тебя обидел? – Никорин подвела ее к креслу, усадила, присела перед ней на корточки и взяла за руку. – Неужели кто-то из моих магов?
Вита отчаянно затрясла головой, не в силах ответить.
– Да ты совсем измучена, – заглянув девушке в глаза, воскликнула Ники и вдруг легко дунула ей в лицо: – Поспи-ка немного! А когда проснешься, будешь в состоянии все мне рассказать.
Вита хотела было крикнуть, что спать не хочет, желает лишь оказаться от Вишенрога как можно дальше, но сон закутал ее в ватное одеяло, сделал невыносимо тяжелыми веки и теплой ладонью запечатал рыдания, давая отдых измученной душе.
Никорин склонилась над гостьей, внимательно разглядывая девушку. Вита, без сомнения, была красива, однако этой красоте еще только предстояло зазвучать торжествующей симфонией женственности, той самой, что напрочь лишает рассудка мужчин… Самсан Данир ан Треток, несостоявшийся жених «крейской дикарки», прекрасно разбирался в женщинах!
– Ты и сама не знаешь, сколько слез прольешь за свою долгую-долгую жизнь, Вителья Таркан ан Денец, – пробормотала архимагистр, отходя к окну и глядя на гавань. – Я ведь тоже не знала…
* * *
После ухода девушки Ягорая рю Воронна охватило странное оцепенение – не было боли, гнева, раздражения или сожаления по поводу сделанного. Но все вокруг показалось черно-белым, лишенным оттенков, запахов, звуков. Будто угас огонек, освещающий самый укромный и драгоценный уголок сердца, тот самый, через призму которого мир обретал объем и краски.
Граф простоял у окна около часа, бездумно глядя на черную воду и белые берега. Матушка Ируна, зашедшая убрать со стола, окликнула его несколько раз. Так и не получив ответа, бросила на хозяина взволнованный взгляд и ушла на кухню – готовить обед, страдать от дурных предчувствий и пить сердечные капли.
Время шло. Чувства Яго начали оживать, и в душе вновь зашевелился страх навсегда потерять Вителью, но он, стиснув зубы, не поддался ему. И хотя перед глазами все еще стояло растерянное и полное боли личико волшебницы, ощущение правильности сказанного становилось все явственнее. Вита простит или не простит его, но обмана между ними не будет!
Ягорай встрепенулся. Шаг к правде, шаг через страх дался ему тяжело, но дался. А значит, можно попытаться сделать еще один…
Собираясь выходить, граф вспомнил об оставленном в спальне мече: привычка воина – держать оружие под рукой, даже когда идешь в гости. В гости! Он невесело усмехнулся и заглянул на кухню. Матушка Ируна, сидя у окна, промокала красные глаза краем фартука. Завидев хозяина, виновато вскочила, отвернулась к плите, сердито загремела горшками.
– Ну чего ты? – подойдя, Яго заставил ее повернуться, ласково погладил по плечу. – Чего расстроилась?
– Вы поругались с ней, мой господин, да? – спросила та. – А я так надеялась, что Вита станет хозяйкой в нашем доме! Такая чудесная девочка!
– Может быть, и станет! – сдержанно улыбнулся Ягорай и поцеловал бывшую няньку в лоб. – Приготовь покои на втором этаже. Я собираюсь кое-кого привести!
Ируна изумленно вскинула глаза.
– Пресвятые тапочки! Неужели вы хотите?..
– Тс-с! – граф прижал палец к губам. – Давно этого хочу, ты знаешь! А сегодня попробую!
– Идите же! Пресветлая вам в помощь!
Выходя из дома, граф рю Воронн оружие так и не взял, но подумал, что ему не помешала бы помощь, и не Индари, а Аркаеша!
* * *
Редьярд раздраженно откинулся на спинку стула. Суета последних дней его вымотала, а уж это утро чуть не добило.
– Что там на сегодня? – сердито спросил он у Яна Грошека, своего секретаря. – Кто еще хочет меня расстроить, кроме старшего сына, собравшегося жениться на трактирщице, и народа, готового свергнуть меня с трона?
Грошек сочувственно улыбнулся. Обязанности королевского секретаря он выполнял последние пятнадцать лет и за это время успел изучить государя от и до. Работу свою Ян любил фанатично, превыше всего почитая порядок, в его величестве же Грошек не без оснований видел оплот этого самого порядка, перенесенного из категории «письменный стол» на категорию «Ласурия».
– В полдень в Вишенрог порталом прибудет делегация из Драгобужья. Поздравление от его величества Крамполтота Первого будет вручено вам ровно в половине первого…
Король поднял брови.
